– Я больше в полиции не работаю, – сказал Конрауд. – Я приехал только потому, что ты на том так настаивал, а еще мне было немного любопытно, изменился ли ты в чем-нибудь. Да только вот проездил я впустую.
– Я хочу, чтоб ты очистил меня от этого раз и навсегда, – еле слышно проговорил Хьяльтлин. Голос начинал подводить его. – Ты меня видишь? Смотри на меня! Я хочу, чтоб ты меня от этого очистил. Понимаешь, очистил! Я ему ничего не сделал. И вы не могли на меня ничего повесить, да и сейчас не можете. Я его на ледник не увозил. Это кто-то другой. Но не я!
Хьяльталин поднялся и уставился на Конрауда.
– Это не я!
– До свидания.
– Если ты его когда-нибудь разыщешь, отыграйся на нем хорошенько, – проговорил Хьяльталин и вновь сник. – Сделаешь это ради меня? Отыграешься на нем за то, что он устроил мне…
Конрауд был рад выйти под открытое небо. В камере его охватило неприятное чувство, а белое больное лицо Хьяльталина только усугубляло его. Он отчитался об их встрече и не спеша двинул домой, решил поехать через Сельфосс. В Эльвюсе погода была ясная, и он сам не успел заметить, как уже въехал на Хетлисхейди, проехал мимо вечных столбов пара на термальной электростанции и увидел вдалеке у голубого залива столицу. Посещение тюрьмы все никак не шло у него из головы: слабый голос, лицо Хьяльталина, отмеченное печатью смерти, слова надзирателя, которого Конрауд спросил, читает ли Хьяльталин Библию:
– Я никогда не видел, чтоб он ее открывал, – сказал надзиратель, опровергая слова самого Хьяльталина. – Он говорил, что ему она не поможет.
Когда, уже за полночь, Конрауд лежал в своей кровати, а на улице хлынул дождь как из ведра, – он все еще думал об этом своем визите. Он не знал, кто проболтался Хьяльталину о судьбе его отца тогда, тридцать лет назад. Во время своего предварительного заключения он начал расспрашивать Конрауда о нем во всякое подходящее и неподходящее время, сначала нерешительно, а потом все более и более дерзко, и в конце концов не одна их встреча уже не обходилась без упоминаний об отце Конрауда. Хьяльталин нащупал у своего тюремщика слабое место.
– А как ты думаешь, почему его убили? – спрашивал он. – Когда ты начал работать в полиции, ты никогда не пытался выяснить причину? Как вы вообще ладили? Он был хорошим отцом или как? Он с тобой лучше обращался, чем с твоей матерью?