Меховецкий же и Бучинский сели на лавки, что стояли подле стола посреди этой небольшой, но уютной комнаты.
Кресло, в которое он сел, казалось, было предназначено именно для него. Словно кто-то предусмотрительный принёс и поставил его здесь, зная, что он появится в этой комнате… Усевшись в него и расслабившись, он обвёл взглядом своих советников. При этом его глаза невольно, краем, захватили что-то в тёмном углу, где должно было быть ещё окно, выходящее на север, но его не было. Там, в полумраке, темнела какая-то фигура неподвижно стоявшего маленького человека… И он, вздрогнув, резко повернулся в ту сторону…
Но там никого не было. Там не было человека. Там, в этой странной комнате, находился ещё один предмет. На него они как-то не обратили сразу внимание.
Терновый венок, на лице муки… У кого может быть ещё такое лицо!.. Это была статуэтка Христа…
Он сразу догадался об этом, вгляделся в эту статуэтку, и его невольно покоробило: фигура была безобразной, грубой… И он понял, что она специально была сделана такой, чтобы шокировать, произвести неприятное, отталкивающее впечатление… Одетая в длинные, до пят, одежды, она выглядела даже здесь, в храме, нелепо, убого, вызывала тягостное чувство… Мельком пробежав глазами по деревянной фигуре, он остановил взгляд на её лице. Оно было жалкое и в тоже время страдальческое, сейчас созвучное его душевному состоянию: побитого, отринутого всеми… И эта статуэтка, то же необычная, почему-то была здесь, в этой необычной комнате.
Вид этой безобразной статуэтки подействовал странно на него. Он порывисто встал, подошёл к ней и преклонил колена… На несколько секунд он замер.
За его спиной, как ему показалось, кто-то хрюкнул… Прошептав молитву, он поднялся, снова сел в кресло и посмотрел на Меховецкого… У того на лице сияла язвительная ухмылка.
Меховецкий отлично знал, что он равнодушен к католиком, так же как и к православным, да и вообще не был набожным. И вот этот его порыв был непонятен сейчас, наедине с ними, когда не было ни публики, ни толпы и можно было не притворяться… Здесь были только свои…
Бучинский же тем временем взирал на всё бесстрастно. Он считал, что всё должно быть так, как есть, как идёт.
Оглядев ещё раз своё новое жилье, точнее убежище, Юшка снова заговорил о том, о чём уже была речь у него в приказной избе с его русскими сторонниками.