«Что я сделал неправильно? Где переступил грань дозволенного? Кто и по какому праву наказал меня за то, чего я, кажется, не совершал?»
Вопросы приходили и уходили. На их месте возникали новые. Но ни один из них не вернулся назад, ведя за собой хоть один устраивающий Глебова ответ. Глубоко в подсознании ответы на все вопросы у него, впрочем, уже были.
Но хотел ли он сам услышать их?
Кто же захочет стать судьей своим нечестным поступкам?
Никто.
Намного проще жить без отягощенной муками Совести памятью.
– Как себя чувствует наш выздоравливающий?
Дверь в палату открылась и в ее проеме появилась Андреа Кантор. Стройная, среднего роста, она не носила юбок, зато обожала все вязаное – свитера, шарфики, кофточки, шали и даже пальто. В этот раз на ней были надеты темно-синие обтягивающие брюки, заправленные в невысокие велюровые полусапожки и желтый кардиган, прихваченный на поясе широким кожаным ремнем.
Вместе с ней в спертый больничный воздух ворвался непередаваемый запах мокрых листьев и спелых яблок. Подойдя к кровати Глебова, она достала из сумки два огромных апельсина, положила на тумбочку и осторожно присела на край широкой кровати. От ее внимательного взгляда не укрылись покрасневшие глаза молодого мужчины.
– Как дела, Саша? Что вещают эскулапы?
– Что они могут вещать? Все то же:
готовьтесь сидеть в инвалидной коляске,
вы вряд ли сможете ходить,
чудес в наше время не случается…
Ни одного положительного прогноза, как в морге…
В голосе Глебова отчетливо проступили еле сдерживаемые слезы. Только присутствие практически посторонней женщины заставляли мужчину сдерживаться. Поняв, видимо, неловкость ситуации, он поправился:
– Спасибо, Андреа, что пришли. Извините несдержанность. Не могу больше. Надоело все. Лучше было погибнуть в этой чертовой аварии, чем оставаться получеловеком…
– Саша, – строго посмотрела на него посетительница. – Если мы хотим и дальше остаться если уж не друзьями, то хотя бы близкими соседями, прошу никогда не говорить таких страшных слов. Жизнь, которую мы получили от родителей как дар – только она имеет цену.
Самую высокую цену.
И никто из нас не вправе разбрасываться ею направо и налево.
Ты знаешь, что я отношусь к тебе, как к собственному сыну. Он погиб в аварии и не мучился так, как ты. Но ты выздоровеешь и будешь жить дальше, а моего Матео не вернешь… – Кантор ласково положила ладонь на перевязанное плечо больного, справилась с волнением и продолжила: – Прошу тебя как мать, потерявшая сына – выздоравливай поскорее. Все остальное не имеет большого значения.