Воспользовавшись твоей заминкой, пленник вырвался и на четвереньках засеменил прочь. Ты настиг его в мгновение ока и повалил наземь. Часовой споткнулся о кучу-малу и, потеряв равновесие, опрокинул столик – кувшин, кубок, лампада полетели вниз, масло выплеснулось на циновку.
Мальчишка снова высвободился, вскочил и бросился к великану, вступившему в схватку с Маватом. Ты устремился было следом, но путь тебе преградил часовой.
Он превосходил тебя размахом плеч, но ты оказался проворнее и, скользнув под занесенный меч, вонзил кинжал сопернику под мышку, в зазор между пластинами доспеха. Вызволив нож, ты отлетел в сторону, отброшенный могучей рукой, – и исчез в клубах дыма от пылающей циновки. Часовой рухнул ниц, закашлялся и принялся жадно хватать ртом воздух.
Великан и Мават скрестили мечи. Мальчик вклинился посередине. Довольно крякнув, великан попытался достать жертву – Мават блокировал удар, однако рукоять выскользнула у него из пальцев.
Захлебываясь кашлем, ты обнажил меч и ринулся в атаку; Мават меж тем выволок пленника из задымленной палатки. Великан опрокинул тебя навзничь и пустился в погоню за беглецами.
Очутившись за порогом, мальчишка попытался высвободиться и вернуться в палатку, но куда ему против мертвой хватки Мавата! Великан разинул рот, чтобы кликнуть подмогу, но из горла вырвался только надсадный хрип.
– Айру, мерзавец! – сипло завопил Мават.
Как по волшебству появились с полдесятка всадников и окружили Мавата с добычей.
– Надо было слушать меня и сразу атаковать, – бросил из седла Айру, пока его напарник разделывался с великаном.
Обнаженные руки Айру, его меч были залиты кровью, а сам он свирепо скалился.
Мават передал мальчишку третьему седоку, наказав связать его покрепче и беречь как зеницу ока. Потом развернулся, по всей видимости намереваясь войти в пылающий шатер, но тут ты, пошатываясь, выбрался наружу. Мават жестом велел ближайшему всаднику закинуть тебя в седло, сам запрыгнул на другую лошадь, и вы помчались прочь.
Примерно на полпути мальчишка, несмотря на все предосторожности, раздобыл откуда-то старую бронзовую пряжку – зазубренную, покореженную и острую как бритва. Пока наездники хватились, было уже слишком поздно. Жертва истекла кровью – к вящему удовольствию Охотницы, которая, будь ее воля, снабдила бы юнца всем необходимым, чтобы исполнить предназначение, – но безо всякого проку для вербов.