Именно там и тогда находили уникальные предметы. На первых порах – добротные, тщательно вытесанные каменные лезвия, фигурки из слоновой кости и оленьего рога, среди которых преобладали рыбки, птички, человечки: во-первых, они подкупали внешним видом, но чаще всего олицетворяли бога-фаворита, среди всех прочих падких на лесть. Навещавшие меня охотники носили плоские камушки с выгравированным узором. В камне высверливали дырочку или надсекали его по бокам, привязывали кожаный шнурок и носили на шее или цепляли к накидке или рубахе. Все больше и больше народу являлось на сборища в подвесках, и Мириада не без удовольствия отмечала, что многие были украшены изображением комара. Попадались среди узоров и концентрические круги, символизирующие, как утверждала Мириада, меня. Впрочем, щеголяли в них преимущественно представители местного племени. В отличие от Мириады, я не осваивал новых территорий.
Со временем многое переменилось: вместо плотно сплетенной осоки и раскаленных камней пищу теперь готовили в каменных горшках. Изменился язык: в обиход входили новые слова, отмирали старые, какие-то звуки появлялись, какие-то исчезали. Даже то многое, почерпнутое у Мириады, оказалось заимствованным из совершенно иных языков с юга.
Я владел единственным языком, который грезился мне порождением самой природы, неотъемлемой частью мироздания. Такому восприятию способствовала скудная языковая среда, а также мое умение воплощать сказанное в жизнь. Разумеется, я уже привык к неспешным переменам и в глубине души понимал, что рано или поздно они доберутся и до языка. Сам факт существования других, непохожих на мой диалектов потряс меня совершенно.
Мириаду, в свою очередь, изумило мое изумление. Рассказывая о далеких племенах заимствованными у них словами, она не подозревала, что я воспринимаю их исключительно в контексте родной речи и даже интуитивно не догадываюсь, что взяты они из других языков. Мириаду изрядно позабавил сей факт. А поскольку о существовании иных, диковинных языков она проведала многим раньше меня, то и к нашему обоюдному наречию относилась совсем по-другому. На мой вопрос, умеет ли она воплощать в жизнь сказанное на иноземных языках, Мириада целых пять минут описывала надо мной сосредоточенные, недоуменные круги и наконец изрекла: да, конечно, умеет. Неужели я всерьез думаю, что сила кроется в звучании слов? Как мне вообще взбрело такое в голову, ведь, во-первых, нынешнее произношение разительно отличается от исконного, а во-вторых, упирайся все в артикуляцию, люди непременно обрели бы способность претворять свои речи в реальность. Ну и в-третьих, мне часто доводилось контактировать с охотниками посредством деревянных фигурок, начисто лишенных звучания.