Ладонь врача ощутила знакомые очертания.
Старик молча встал и заковылял прочь.
На полпути он обернулся и кинул последнюю фразу.
Сергей узнал каждое слово.
Старик произнес ее с той же интонацией и придыханием, с какими говорила она… та, что лежала сейчас в палате в соседнем корпусе больницы.
Та, чью судьбу он должен был решить через час.
Что происходит?
Кто этот нищий?
Сергей раскрыл ладонь. Дыхание перехватило – он уже знал, что увидит.
Он поднял голову и посмотрел туда, куда, шаркая, ушел старик. Того уже нигде не было.
Сергей сжал кулак, словно пытался ухватиться за то, что оказалось в его руке. Словно боялся упасть, потеряться и никогда не найтись. Он судорожно оглянулся. Казалось, мир кружится. Мелькали белые больничные халаты, детская яркая курточка. Старика не было. Нигде. Он исчез.
Набрав в легкие побольше воздуха, Сергей побежал в сторону старого здания, за угол которого, предположительно, свернул нищий.
Там тоже никого не было.
Ни справа, ни слева.
Нигде.
За четыре часа сорок пять минут до конца…
Старый нищий завернул за угол больницы. Солнце слепило ему глаза.
Должно быть, в последний раз…
Пусть даже он видит этот мир чужими глазами, ощущает кожей чужих рук, но ведь и это уже не впервой. Так могло бы продолжаться сотни лет. Но выбор сделан.
Старик спиной ощутил их присутствие. Только он: никто живой вокруг даже не догадывался о присутствии этих двоих.
Они приближались сзади.
Еще шаг… еще хоть один. Какое же это невероятное блаженство – чувствовать себя в теле, каким бы оно ни было. Просто ощущать; чувствовать тепло солнечного блика на щеке; источать запах.
Еще один шаг…
Ноги больше не слушались. Они стали совсем тяжелыми, будто в каждую налили по ведру раскаленного свинца.
Старик попытался сделать еще один шаг – невозможно. Асфальт вздыбился перед его стоптанными дырявыми ботинками, не давая ступне даже сдвинуться.
Вот они – двое в черных костюмах, так похожих на одежду католических священников, только без белого воротничка. Они уже приблизились вплотную.
Холодные руки взяли его под дряхлые локти.
Старик опустил сморщенные веки.
Вот и все.
Темнота.
Прямо сейчас
Растрепанные волосы, порванная простенькая ночная рубашка: молодая женщина стоит на коленях в снегу. Позади полыхает ее бедная деревянная изба. Слезы жгут саднящую кожу на щеке – след липкой фашисткой ладони все еще горит на лице.