С тех пор от разных людей доводилось мне слышать нечто подобное, когда речь заходила о выдающихся личностях: гении, мол, и этим всё сказано. Но почему одни гении, а другие – нет? Ответ: у них голова так устроена, то ли серых клеточек много, то ли извилин в мозгу. Меня такие объяснения не устраивали.
Много лет я выяснял эту проблему, читал книги, статьи, писал о выдающихся мыслителях. В общем виде ответ прост: все мы рождаемся гениями, а не гениями становимся по воле своей и обстоятельств.
Итак, мы с Николаем Николаевичем коротали непростые дни и ночи на платформе товарных составов, которые, меняясь, продвигали нас всё ближе к Чите, сквозь мороз и ветер.
Со временем каждый стал капризней и обидчивей. Он, вдобавок, обижался на меня за то, что чаще всего ему приходилось первым вставать и раскочегаривать примус.
Мне надо было бегать за водой. Задача непростая. Товарные составы редко останавливались возле станции. И неизвестно, сколько времени продлится остановка.
Запомнился небольшой вокзал. Вошёл, огляделся. На стенах портреты классиков. Прочёл: «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста». Ушёл в глубокой задумчивости.
Однажды в нашем составе оказались платформы с военным грузом. Там была теплушка с солдатами. Я часто гостил у них в тепле и уюте. Николай Николаевич кузова не покидал и, пожалуй, завидовал мне.
…В Новосибирск прибыли вечером. Состав наш встал недалеко от пассажирского вокзала. Я направился к нему, перешагивая через рельсы.
Притворяя трёхметровую входную дверь, рассчитанную на таких великанов, которые не только в Сибири, но и нигде не водятся, я в кровь защемил ею палец и сорвал ноготь. Тотчас для меня исчезли все красоты вестибюля, обширных залов, колонн и лестниц. Всё заслонила боль. Туго затянув палец платком, еле сдерживая слёзы, я слонялся по вокзалу, проглотил пирожок с повидлом, послал матери бодрую, как предпраздничный рапорт, телеграмму, и отправился восвояси.
Спотыкаясь о рельсы, побрёл я к своей кибитке… И не увидел её! Нашего состава не было.
Я бросился в другую сторону. Мимо бесшумно, как в кошмаре, проскользнул одинокий вагон. От мороза в глазах набухали слезы, и огоньки станции лучились, расплывались и расцветали радугами.
Мне стало тоскливо и зябко среди блестящих, как лезвия ножей, рельсов; среди огромной безлюдной станции, запорошённой снегом. У меня не было при себе ни документов, ни денег. К тому же меня предупредили, что еду без ведома железнодорожников, то есть «зайцем».