Сговорились они как-то с этой дурной девицей Натальей, и однажды летним вечером Павлина почувствовала такую волну боли и отчаяния, прокатившуюся по деревне, рванула на улицу, семеня своими старческими ногами, на палку опираясь, в сторону дома Левыкиных. По пути крикнула в окна дома ее бабки:
– Валентина! Валентина! Беда у вас, беги скорей!
Валентина, в свои пятьдесят шесть, считавшая себя еще "огого бабой" – еще бы: рослая, статная, черноволосая с редкой проседью, сильная женщина, выскочила, как была – потертые штаны до колен и грязная футболка. Только с огорода вернулась, босиком – да не привыкать, – побежала вслед за старой Павлиной. И с удивлением отметила, что никак за той не угонится.
Пока бежали через всю деревню, собрали еще жителей, в итоге к сараю Левыкиных прибежали толпой, гомоня и не понимая, что стряслось.
Павлина рванула двери сарая, сорвала силой своей замок изнутри, распахнула и только подбежавшая Валентина успела подхватить тело внучки, опадающее с табуретки с веревкой на шее.
Павлина привалилась к стене сарая, про себя повторяя: "Успела, успела старая, молодец ты еще".
Засуетились соседи, помогли Валентине Марину уложить прямо там, на солому, кто-то побежал на ферму, где работала девчонки.
Девочка рыдала истерично и цеплялась за ворот бабкиной футболки. Та ругалась, плакала, причитала одновременно, прижимая внучку к себе.
Павлина медленно, бочком проскользнула за сарай и пошла огородами вдоль речки домой.
Она уже мысленно видела всё предшествующее такому поступку Марины.
*
Данила пригласил девчонку на свидание – подговорила его Наташка, предложила поразвлечься. Свою подругу предложила ему. А та, дурочка влюбленная, сияла, как заря, собираясь на свидание. Платье светленькое надела с красивым квадратным вырезом, лифчик у матери выпрошенный, та, хоть и посмеялась, но купила – нечего там прикрывать и прятать было, от слова "совсем" нечего. Но Марина сделала себе чуть ли второй номер – ваты напихала. Подкрасила глаза угольком, у матери взяла помаду парадную, которую та берегла как зеницу ока. Сегодня можно. И побежала в рощу, где должен был ждать ее Данечка. Любимый ее Данечка.
А там… Данила, ожидавший "доску с занозами", как он называл Марину за глаза, и, увидев вдруг резко похорошевшую девчонку, мгновенно понял, в чем дело. В свои 17, опыта у него было достаточно. Со смехом он рванул платье за вырез, раздался треск рвущейся ткани, второй рукой вывернул Марине белье, посыпались куски ваты. И словно мало этого было – со всех сторон вдруг раздались смешки – пришел подлец не один, из-за кустов поднимались его дружки, Наташка и еще девчонки из соседнего села. Слезы брызнули у Марины из глаз, и словно эта вата из лифчика вдруг залезла ей в уши – она ничего не слышала, ни смеха, ни уничижительных слов Димки и Наташки. Ринулась бегом домой, не сдерживая рыданий, не желая больше жить, царапаясь о ветки кустов и деревьев. Добежать до сарая, а там все нужное всегда найдется. Больно! Больно! Как же больно ей было в те минуты, словно вся горечь мира вдруг обрушилась на плечи этой хрупкой тринадцатилетней девчонки, придерживающей обеими руками разорванное платье в мелкий цветочек. Длинные светлые волосы цеплялись за ветки, но девочка не чувствовала этого.