Оперники и духовики шухерились, опасаясь попасться на глаза какому-нибудь строгому профессору, но тоже покуривали. Первокурсников традиционно пугали профессором Гавриловым. Поговаривали, что этот сухонький и сморщенный восьмидесятилетний благодетель всех подзаборных кошек в округе, пускал в ход свою трость, увидев сигарету не то, что во рту, а просто в руках у студента-вокалиста, и очень расстраивался. А расстройство старого профессора лечилось единственным способом – мгновенным отчислением и отлучением святотатца от богемно-творческой жизни.
Вот и наш студент, озираясь, скинул сигарету, которая была совершенно обязательна для продления гастрономического наслаждения от «горячей собаки» – этот вкус молодости будет вспоминаться и через много лет, и с успехом затмевать настоящие деликатесы навроде икры или фуа-гра – и тут же был дернут за рукав. Сердце упало в пятки, и только через пять секунд парень вспомнил, что он будущий композитор, а не вокалист, а значит, гнев Гаврилова ему не страшен. Впрочем, разворачивался он очень медленно, дабы успеть привести в порядок лицо, чтобы на нем не отсвечивало, насколько сильно он перебздел.
– Женёк, ты совсем оглох? Зазнался, Моцарт-в-перспективе? – за рукав его дёргал такой же студент, но на четыре года старше. Его друг, кстати. И этот друг, видимо, совсем страх потерял, потому как раз был вокалистом по классу оперы и при этом беззастенчиво курил.
Женька снял, наконец, профессиональные соньки, привезённые отцом из командировки в столицу «оф Грейт Британ» накануне краха нерушимого союза. За десятилетний стаж «уши» нисколько не потеряли во внешнем виде и до сих пор были предметом зависти раньше одноклассников, а теперь и сокурсников.
– Борька, здорово! Ты зачем голос никотином портишь? Гаврилов всегда появляется незаметно…
– Да ладно, никуда Гаврилыч не денется, поорёт – перестанет, а меня со дня на день в Большой позовут.
– Ну да, а что не в Ла Скала? – Борис Кенаренко по кличке Кенар, который до Гнесинки успел отдать долг родине на границе с Китаем и пару лет поучиться в Новосибирском университете на физмате, справедливо считался главной звездой потока. Но даже это, по мнению преподавательского состава, не освобождало его от соблюдения дисциплины, выполнения заданий и каторжной работы над огранкой своего дарования. И будь Кенар чуть более ленив и чуть менее талантлив, быть бы ему давно отчисленным.