– Не светится. Но номера я бы перебил.
Дальше ехали молча. Тараса колотило, но виду он не подавал. Думать тоже получалось плохо, так что он просто смотрел в окно на мелькающие огни.
Через полчаса их высадили у какого–то парка. Машина уехала, а они нырнули в глубину местной застройки, миновали несколько дворов и оказались у своего подъезда. А потом дверь открыл непонятно как опередивший их Санчес.
– Вот, ты – шустрый! Как успел раньше нас? – удивился Старший.
– Меня девушки любят. Тормознул на соседней улице одну. Видел бы ты ее… иномарку. Я б погонял! Эх… даже денег не взяла.
– Проверился?
– А то! Я ей другой адрес назвал. Да и вышел в трех кварталах у магазина. Походил по залу, поглядел. Потом нырнул в подворотню и через сквозной подъезд на соседнюю улицу. Всё чисто. Вот, телефончик оставила!
Санчес достал из нагрудного кармана этикетку от жвачки с написанными цифрами и протянул Старшему. Тот забрал, мельком глянув на надпись: – Пробью номер. Как звали… иномарку?
– Наташа.
– М– да, можно было и не спрашивать. Ты, – повернулся к Тарасу с тёмными пятнами крови на синих джинсах, – со мной.
Старший нырнул в кабинет, набрал с разных полок комплект вещёй, запакованных в полиэтиленовую пленку, и дал Тарасу. Это была не армейская форма, да и не форма вообще, но вещи практичные, серые, неприметные, похожие на то, что носил сам Старший или Санчес. Если встретить в городе человека в такой одежде, его будет очень трудно описать, потому что взгляду почти не за что зацепиться.
– Всё вещи, в чем был на задании, в мешок. Я вернусь, утилизирую.
Первым кинул в черный полиэтиленовый пакет балаклаву и перчатки, передал пакет Тарасу.
– Теперь брысь по комнатам. – Старший вышел в коридор и пошел к выходной двери, но остановился и добавил, – Да, Санчес, вещи Гика туда же. Закрой за мной.
Тарас развел руками:
– А телефон? Я позвонить хотел…
Старший посмотрел на него, но не ответил. Хлопнула выходная дверь, Санчес накинул цепочку.
– Куда это он, на ночь глядя? – поинтересовался Тарас.
– Даже знать не хочу! – буркнул в ответ Санчес и ушёл в комнату.
Тарас зашёл на кухню, сделал бутерброд, запил водой из чайника и пошел в ванную переодеваться. Ему было жалко одежды. Хорошие вещи, почти новые. Он вообще редко мог найти что–то, что бы ему по– настоящему нравилось, поэтому походы в магазин случались не часто. И вот теперь, снимая с себя одежду, ему было жалко вещёй. А потом стало нестерпимо жалко себя. Не Гика, которого он почти не знал, не холёного мужчину, лежащего теперь во дворе своего дома. Именно себя, вырванного из привычной провинциальной суеты, из изрядно надоевших, но знакомых и безопасных отношений, из целой жизни, внезапно оказавшейся совсем далеко. Словно и не с ним всё это было когда–то. С кем–то знакомым, но другим. Из зеркала на него смотрели уставшие злые глаза.