Падрино крутит в руке стакан. В этот раз мы пьем из моего чешского хрусталя. Ром тоже, по всей видимости, мой – Легендарио, я себе такой могу позволить только во сне. Он дорогой, и его сложно у нас достать. Ну что ж, проставившись таким ромом, я могу себе позволить зайти с козырей.
– Как вы стали сантеро?
– Этого хотело мое сердце, – пожимает плечами падрино, не отрываясь от игры света в стакане.
– Ай, Освальдо, у кубинцев на все один ответ! – сержусь я.
– Ты думаешь, что кубинец говорит про корасон, потому что хочет тебя обмануть. Но он просто говорит о том, что у него есть. Это нормально! Вот ты – о чем говоришь ты? – он тычет в меня стаканом.
– О работе, – отвечаю я, и это звучит как невероятная глупость.
– Ну вот видишь, у тебя есть работа. И это хорошо! Будут деньги, будет хороший ром, еще и на закуску останется, да? Но есть ли у тебя сердце? Ай, я знаю, что есть. Вон на стене нарисовано. Так почему ты о нем молчишь?
– У нас это никому не интересно.
– Даже твоей семье?
– Семье интересно. Той семье, которая у меня сейчас.
– Так-так, и когда же она появилась?
Падрино знает ответ, и мне нечего ему возразить. Многое в моей жизни появилось только после Гаваны.
– Хорошо, скажи мне другое: в твоей жизни было много мужчин?
– Ай, Освальдо! Было, не было, вопрос не стоит. Вопрос, с кем я хоть какое-то время жила вместе. Просыпалась, засыпала, вела хозяйство. В моем сердце остаются только они. Таких не может быть много. Других может быть сколько угодно, дурацкое дело нехитрое. Забот у женщины от этого не убавится, тут не до корасонов.
– Ага, значит мне в твоем сердце места нет? Хорошо же, я это запомню! – смеется падрино и резко оборвав смех, вдруг протягивает мне какую-то небольшую, слегка помятую картонную коробку. В ней оказываются фигурки, которые я когда-то собственными руками слепила из полимерной глины, а потом, в приступе гнева и отчаяния, безжалостно разбила молотком и выкинула. Даже не помню, чем это было спровоцировано, но я ощутила такой же космический переход, как во время первого поцелуя с Хосе. Только в этот момент меня с размаху ударило оземь. Фигурок было около двух десятков, и это далеко не все святые народа йоруба. Но здесь, в протянутой мне коробке, их только семь. Семь африканских сил. Целехонькие. Обатала в белых одеждах, Йемайя с рыбьим хвостом, Чанго с барабаном, Огун с мачете, обвитая золотой лентой Очун, высокомерный Орунмила, глумливый Элегуа в шутовском костюме. Все размером с мой указательный палец. Мне жаль, что среди них нет Ошоси, самой любимой фигурки, целящейся из лука. Но Ошоси с некоторых пор всегда со мной, ничего.