– Не серчайте, Лина Григорьевна, я тогда был совсем молод, этакий бестолковый Дон Кихот6, – завуалированно извинился прокурор.
– А ведь тогда вы были ненамного моложе нашего подозреваемого. Подумать только, прошло чуть больше двадцати лет, а вы все такой же, – удивленно заметила помощница судьи.
– Да нет, Лина Григорьевна, я изменился, – задумчиво произнес прокурор.
– Разве что стали более благосклонны к моим протоколам, – не упуская случая, Лина Григорьевна снова по-доброму уколола прокурора.
– Не сносить мне теперь головы, – пошутил прокурор.
– Конечно, я же Кармина, – рассмеялась помощница.
– Как сын? Все музицирует? – поинтересовался прокурор.
– Да, гастроли, гастроли… Лучше бы подарил мне внука. Мне же уже не шестнадцать, могу не дождаться, – запричитала помощница.
– Ну, что вы, какие ваши годы. Как в том фильме: «Вот смотрю я на вас и думаю: будь я полегкомысленнее, я бы… ух!!!7» – попытался развеселить помощницу прокурор.
– «Вова, в следующий раз – быстро не женись!8» – процитировала другую картину Лина Григорьевна.
Старые знакомые от души посмеялись и вошли в зал суда.
Помощница заняла свое место и приготовилась ассистировать судье. Лина Григорьевна, судья и прокурор были ровесниками, разменявшими в наступившем году шестой десяток. В Лине Григорьевне с ее ничем не примечательной внешностью каждый находил что-то свое, родное – соседку по парте, добрую тетушку или старшую сестру, с которой можно поделиться самым сокровенным. Она всегда находила время выслушать, провести а-ля сеанс психотерапии и при этом мало требовала взамен. Ей было достаточно благодарной улыбки и иногда небольшого внимания к себе. Скромная, мудрая, непритязательная женщина, так и не нашедшая женского счастья, отдала всю себя профессии. Одна отдушина – сын. Лина Григорьевна не смогла всецело посвятить себя своему отпрыску, зарабатывая на жизнь, чтобы ее мальчик всегда был сытым и довольным. Благо, он унаследовал от отца талант – Ромин голос заставлял аплодировать стоя любого музыкального критика. Но как бы ни старалась Лина Григорьевна, отцовские пороки также не прошли мимо брошенного им сына. К двадцати девяти годам Рома ни на йоту не приблизился к желанию остепениться и оставить разгульную жизнь в прошлом. Лина Григорьевна уже потеряла счет Роминым подружкам и почти утратила надежду на то, что когда-нибудь снова будет напевать колыбельную.