Пока часы отстукивали секунды оставшейся Костиной полусвободы, зал наполнялся репортерами, студентами юрфака, блюстителями закона и людьми с опухшими от слез лицами. Это горстка ослепленных горем родных и близких, на которых обрушился шквал негодования общественности. Их удел – вспышки камер, бесконечные допросы и непрекращающиеся слезы несогласия и возмущения.
«Как вы смеете заявлять, что мой мальчик, мой милый малыш мог хотя бы подумать совершить такое? Как вам хватает наглости врываться в мой мир без приглашения и кричать во всеуслышание о сокровенных уголках моего домашнего очага? Как вам хватает смелости смотреть в глаза убитой горем матери и спрашивать о душевной нестабильности ее единственного луча надежды?»
Вопросы, застывшие в глазах безутешной матери, накрывали Костю, как защитный купол, обволакивали каждую клетку кожи и придавали ему сил и уверенности в своей правоте. Так думала женщина пятидесяти пяти лет, потратившая лучшие годы своей жизни и каждый заработанный рубль на воспитание и образование единственного сына, своего птенчика, своей небеспричинной гордости.
Костина мама никогда не приходила на слушания одна. Ее сопровождал Костин бессменный тыл, его совесть и вечный двигатель – его Юля. В свои двадцать семь она видела немало боли и страданий. Ассистируя главному хирургу городской больницы, Юля не раз превращала глаза, полные страха и тоски, в светящиеся счастьем и надеждой. Эта валькирия, эта бесстрашная амазонка вот уже третий месяц разрывалась от отчаяния из-за неспособности помочь своей единственной и бесконечной любви. Но несмотря на всю тяжесть бремени, свалившегося на ее хрупкие плечи, Юля стойко отбивалась от непрошенных советов и предубеждений и держала слово, данное Косте: идти вместе, что бы ни случилось, через любые штормы и ураганы, до самого конца.
Наконец все в сборе. Судья вошел в зал и начал дирижировать не раз отыгранной пьесой.
Глава II. Все маски сняты
Все формальности соблюдены, режиссер раздал роли, поднялся занавес, и под приглушенным светом началось действо.
Сцена первая, дубль единственный, начали.
– Подходит к завершению рассмотрение дела по обвинению Вестникова К.В. в совершении злостного преступления – умышленного лишения жизни двух молодых людей, – начал заключительную речь прокурор. – Один из них был ярым защитником прав и свобод человека, сражавшимся за самых беззащитных, безмолвных, всеми забытых работяг. Этот парень не боялся преград, не наступал на глотку задыхающейся борьбе с системой и до последнего бился за каждого своего подопечного. Вы только вслушайтесь в имя покойного – Цветков Михаил Сергеевич. От одного только имени веет добром, теплом и божественным светом. И я говорю это не просто так. В свои тридцать три года Михаил сумел вселить надежду двадцати отчаявшимся труженикам, покалеченным бездушием и халатностью бездонных кошельков. Он не останавливался ни перед статусом, ни перед связями толстосумов, ни перед чем. Ни одна дверь не смогла сдержать натиск этого бесстрашного воина. И что мы имеем в конечном счете? Раздробленный череп и наполненные ужасом стеклянные глаза, смотрящие на безжизненное тело молодой жены. А напротив – беззвучный крик нестерпимого страдания и тихой радости. Радости красивой девушки за то, что в последний миг ее короткой жизни ей посчастливилось быть рядом со своим избранником.