***
София не знала в себе никакой исключительности. Вероятно, в ней и вовсе не было никогда того, что можно любить и ради чего быть рядом. Патрик не остался!
Наверное, не стоило портить такой хороший вечер слезами и огорчением; сейчас София была вполне способна сойти за женщину чьей – то мечты. Ник смотрел на неё так, будто мечтал о такой, как она, всю жизнь! Что ж, вполне возможно, у него просто плохой вкус?!
Наверное, тень досады на себя промелькнула у неё в глазах, потому что Ник быстро потерял желание шутить, а, словно уловив горькую перемену в настроении Софии, постарался увезти её от темы, которую сам же поднял:
– Помнишь мы говорили о свободе?
София кивнула.
– Куда ты вернёшься, насладившись ею в Италии?
– Домой! – ответила София витиевато.
– Хорошо! – хмыкнул Ник. – А где твой дом, София?
– В Лондоне, всю жизнь там живу!
– Уже кое- что! – Ник помолчал. —Жаль, что мы не встретились с тобой раньше, значительно раньше!
София нахмурилась, не понимая, почему он так говорит:
– Жаль? Не понимаю… И как мы могли бы встретиться раньше?
– Я тоже с детства живу в Лондоне, Хэмпстед!
– Вот оно что, Ник! Но это не удивительно: Лондон слишком велик!
София склонила на бок голову, и Нику впервые показалось, что она по – особенному на него смотрит. Словно в её глазах он стал настоящим именно в этот момент. София снова спросила:
– Почему ты жалеешь, что мы были не знакомы раньше?
Ник погладил её по щеке, его глаза улыбались:
– Я бы сделал тебя счастливой…
Шепот Ника стих, а глаза стали ярче.
***
Чёрная полоса в жизни Софии началась намного раньше встречи с Патриком Ричкоутом, хотя она, конечно, стала значительной вехой в несчастливой жизни.
Задолго до неё София потеряла мать. Уход её, который София называла, жестко и понятно, смертью, был ужасен, предсказуем и ожидаем, ожидаем со страхом. И долго ещё молодая София помнила его. И до сих пор, наверное, винила себя в нём. Почему? Бог знает! Но можно ли убедить человека бороться за что – то, бороться с невидимым, но сильным врагом, бороться без желания борьбы?..
И несколько следующих лет она не находила себе места, пока, наконец или к несчастью, не обнаружила, что стирается из памяти лицо матери, а всё, что связано с нею распадается, как карточный домик. София тогда, кажется, зализала раны, и принялась снова, на каждом шагу спотыкаясь, жить…