И Кеб ушел. С мечом без ножен. С мечтательным взглядом и худой котомкой за плечом. Не так широк в плечах, как батька, но все же. Красавец был первый на деревне.
Слыхал, значит? Тут в самое яблочко. Была у него любовь. Милой звали. Лепота. Честно, просто сказать нечего. Румяна. Глаза так и сверкают. Ладна, что твоя березка. Коса до… В общем, длинная такая. Он всегда оберегал ее, глаз не сводил, для ее дома, где Милка-то с бабкой жила, стал дрова колоть, лед таскать, крышу чинить. Родители Милкины от Пурпурной чумы полегли ведь.
Молодец был Кеб. Скромный. Добряк, слова от него плохого или резкого не услышишь.
Любил помечтать этот Кеб. Волосы у него светлые были, пшеничные, в мать. Но глаза – чернее ночи в самую лютую зиму. В отца.
Пока его не было, Милка ушла в город. Оно и понятно. Ничего ее больше тут не держало.
М-да… Я и думать про парня перестал. В тот день, ясно помню, листья уже опали. Многие ушли по грибы, пора пришла. Поэтому не сразу поняли, что по центру деревни идет незнакомец, чужак, миновав Большие ворота и Яблочную площадь… Три года ведь прошло. Драть меня на конюшне! Я увидел и испугался. Сначала за свою жизнь – есть такие люди, которым лучше не попадаться в тесном переулке. Схватился за мотыгу. Затем присмотрелся, испугался за Кеба. Потрепало его.
Молча. Молча он ел. Молча обнимал мать одной рукой, когда она рыдала у него на плече. Сестренка улыбалась застенчиво, выросла, почти на выданье. Соседи подходили, кивали, но никто ничего не говорил Кебу.
Взгляд… Взгляд у Кеба стал пустой. Черный. Как у волка в лесу. Меч он закопал под домом. В тот же вечер. Я только стоял рядом, кивал и вздыхал.
Никто не спросил его про руку. Захочет, сам расскажет, решили.
Денег он принес много. Тут я ничего не говорю. Мать могла до конца жизни не работать.
«Много повидал-то интересного и настоящего за бугром?» – спросил один сорванец, который потом в город подался, на вольные хлеба. «Повидал много: и интересного, и нелепого, много ужасного, – отвечал Кеб. – Настоящего же ничего».
Через неделю приходили охотники за головами – эти впереди всех с голой попой наперевес. Оружием бренчали, девок лапали. Кричали, что ищут преступников. Беглых каторжников. И трусливых солдат. Называли странные имена, звания… В конце списка был Кеб.
«Мясник Кеб», – сказали они. Серебром платили. Никто из наших ухом не повел. Бледную мать спрятали за спины, от греха подальше. Те покрутились, поплевали на землю и ускакали. «Куры курей не выдают, а потом их лисы грызут», – пробормотал на прощанье главный, беззубый такой мужичонка.