Ярина, замерев, заслушалась. Спросила шёпотом:
– Это что?
А потом затрясся пол, попрыгала с полок посуда – сверкнул за окном Утро Ясное. Ярина вскочила, вцепилась в ухват.
– Ты чего это? – изумилась Обыда.
– Кто там? Почему пол трясётся?! Он… обижать станет?
– Лес с тобой! Никто тебя тут не тронет, если сама руку не поднимешь.
Спросить спросила, а сама прежде ответа поняла: кто-то крепко напугал Ярину в прошлой жизни, так крепко, что имя ушло, а страх остался. Ничего. Память человечья гибкая, слабая, как осенняя ящерка. Побродит Ярина по лесным тропам, искупается в озере под дождём, с девками из воршу́дов[13] познакомится – всё забудет.
– А это кто тогда? – настороженно спросила она, смаргивая слёзы; ухват так и не выпустила.
– Это Утро моё Ясное, – ответила Обыда. – Он тут, у избы, скачет, чтобы нам светлей было. Скоро уж День Красный побежит, а ты зарёванная, неумытая. Так и всю жизнь просидишь-проболтаешь.
– Кто он? – настойчиво повторила Ярина. – Утро Ясное?
– Утро – мирный мо́лодец, справный, весь Лес будит. День – верный, ровный, греет всё кругом. А Ночи на глаза не попадайся до поры до времени. Он по двору не скачет – там, за оградой тихонечко пролетает. Вчера проехал – ты и не заметила. Ну? Не боишься больше?
– Боюсь. Больно бьёт, – вздохнула Ярина. – Вот если б ты рассказала, что за чёрточки на одеяле… Как они ночью горели! Я бы себе такие же сделала. Чтобы, если кто подойдёт…
Обыда глянула на покрывало, провела пальцем по узловатому вышитому знаку.
– Никто тебя тут не обидит, если меня будешь слушать. Я тут главная. Я, яга Обыда.
Ярина кивнула, хоть и не поняла ничего – это Обыда по лицу прочла, – но настойчиво повторила:
– А про чёрточки расскажи.
– Расскажу, глазастая.
– Сейчас?
– Да погоди немного, дай хоть чаю попить. Или ты и есть не хочешь? Сушки у меня заварные, вчера поставила. Хлеб с орехами. Неужто не попробуешь даже?
Ярина глянула за спину Обыды и ахнула: чёрный стол накрыла красная скатерть, выстроились крутобокие чашки, на полотенце засветился свежий хрустящий хлеб.
– Нигде больше такой не испечь, только тут, на перепутье, – сказала Обыда. Подвинула лавку, велела: – Садись. Поешь. А там, может, и расскажу тебе про чёрточки.
Ярина принялась за хлеб – ни крошки не уронила, ни слова не проронила. Молчаливая. Угрюмая? Сердитая? Испуганная, как зайчишка лесной? Кто её пока разберёт. А всё же обидно будет, если нить не подхватит, если окажется, что всего лишь девчонка это, всего лишь случайно в день смерти Марийки явилась Ярина в Лес.