Часть меня все еще зациклена на мысли, что Мейкон будто подшутил надо мной, предложив заняться проституцией. И к собственному ужасу, я представляю, как обхожу стол и задираю юбку, чтобы оседлать его мускулистые бедра. Что бы он сделал? Оттолкнул бы меня или притянул ближе? Обнял бы крепко? У него широкие ладони и длинные пальцы. Мое лоно сжимается при мысли о его пальцах, проникающих в меня и медленно трахающих.
Господи, Ди. Возьми себя в руки. Ты ненавидишь этого человека.
Но у меня никогда не было секса из ненависти. Горячего, потного, гневного секса. Ненавижу думать о сексе с Мейконом. Хм… я могла бы оставить его измотанным и стонущим, а затем встать и уйти.
Груди становятся чувствительными под топом, и я стискиваю зубы. Думать о Мейконе в сочетании с сексом – все равно что напрашиваться на погружение на дно глубокого болота. Как и попасться на его игры разума. Он всегда использовал грубые намеки, чтобы вывести меня из себя. Он бы лопнул от смеха, начни я приставать к нему. А мне точно пришлось бы броситься со скалы.
Расправив плечи, я пересекаю комнату, прекрасно осознавая, что покачиваю бедрами и стучу каблуками. Ловлю взгляд Мейкона, наблюдающего за мной. Я веду себя откровенно сексуально, но в этом и кроется сила. Женщина всегда может выбрать, когда воспользоваться этой силой. И я определенно использую ее сейчас. Если моя помада кричит «Отвали», то мое тело говорит: «Вот что ты упустил, и ты ни капельки не запугал меня». Мелочно? Возможно.
Приятно? Определенно.
Но не разумно. Я даю себе еще одну мысленную пощечину, дабы перестать делать глупости.
Когда я сажусь и скрещиваю ноги, лицо Мейкона остается бесстрастным.
– У меня не получилось ее найти, – говорю я без предисловий.
– Понятно.
– Я понимаю, некрасиво вышло…
– Так оно и есть.
– Но она никогда… – Черт. Никогда что? Не крала что-то раньше? Сказать это наверняка я не могу. Никогда не покидала город? Это она делала, я точно знаю. Причем много раз. Меня тошнит. – Если Сэм посадят в тюрьму, мама этого не переживет.
Мейкон сжимает губы так, что те белеют в уголках.
– Моя мама умерла. Все, что у меня от нее осталось, – это часы.
Мой голос наполняется сочувствием и становится мягче.
– Я знаю.
Это случилось летом, когда моя семья переехала в Калифорнию. К тому моменту, когда мы получили известие о смерти миссис Сэйнт от аневризмы