– Я хочу ребенка.
– От меня? Ты хочешь, чтоб я сделал тебе ребенка?
Мотает головой вновь.
– Не важно. От тебя. Не от тебя. Я хочу ребенка, и все. Мне нужен ребенок. Но у меня… (Поперхнулась) У меня ребенка не будет.
................
– Почему?
– Ну вот так. Врачи сказали.
– Врачи?
– Я этой весной консультировалась в Отта, – там все подтвердили, увы. Беременность невозможна. Что-то было в детстве, какая-то инфекция, недолечили.
– И ничего нельзя сделать совсем?
Мотает головой, словно бы виновато.
– Ничего. У нас ничего, по крайней мере. Может быть, где-то в другом месте… но никто не слыхал…
Киваю машинально. Мне нечего сказать – да Карина и не ждет от меня слов. Лицо ее набухает вновь, темнеет, появляются слезы. Я пододвигаюсь к ней, вновь обнимаю за плечи и привлекаю к себе. Так мы и сидим минут двадцать, наверное. Затем, убедившись, что девушка успокоилась, осторожно отпускаю ее, завожу машину и мы молча едем домой сквозь установившийся дождь.
6. Галка
Забыл рассказать. Короче, эта… в общем, будете смеяться – но у меня еще есть дочь. Зовут Галка, ей сейчас двадцать два. Хотя… погодите… или, может, двадцать три уже?.. Нет, все верно, двадцать два – а двадцать три было мне как раз при ее рождении. Тот еще дурак был.
Ну, что… Стало быть, с ее мамашей… ну это мутная и, в общем, скучноватая история. Разошлись, короче, когда девочке еще и четырех не исполнилось. Худо-бедно – единственный в моей жизни законный (едва не написал «законченный») брак, чего там.
Вообще вот, как-то даже вспомнить ничего не могу отрадного – принято считать, что дурное, оно отшелушивается, зато приятные моменты остаются в памяти и впоследствии исправно согревают душу, тра-та-та, тра-ля-ля. Как бы ни так: хоть застрели, не приходит ничего такого в голову – скандалы чуть ли не до рукоприкладства – это пожалуйста: как вспомню, так вздрогну. А вот чего-то лучезарного – увы, не проступает ни при каком нажиме.
Ну разве лишь сама Галка, когда маленькая была, кудрявая – вот это, конечно, приятно ворошить в памяти, не скрою. Да и когда немаленькая стала, все равно приятно о ней думать всякий раз – я даже взял за правило себя этими мыслями успокаивать, если становится особенно паршиво. Видимо, я ее люблю. Хоть и не понимаю ни хера.
Скажем, приходит иногда ко мне – почти без предупреждения, позвонив перед тем минут за двадцать. Я, разумеется, укоряю, дескать, что же ты как снег на голову – но это, понятно, ритуал, красивый древний обычай. Вот, значит, приходит. Чаю хочешь? Кивает. Ага. С вареньем? Да. Черника, все как ты любишь. Или вдруг предпочтешь малину сегодня, чем черт не шутит? Спасибо, нет, чернику, да, хорошо. Наливаю чаю, зачерпываю варенье в розеточку – сидит, чуть ссутулившись, греет ладони, обхватив ими высокую керамическую кружку с нарисованным пингвиньим семейством (специально для нее держу, храню в особом месте, чтоб никому не повадно), загадочно улыбается. Что у тебя? Пожимает плечами. В институте? Аа… Отхлебывает чай мелкими глоточками. Вдруг подняла голову: послушай… Да? Ты помнишь, когда я маленькая была совсем… Да… Еще ходить не умела толком… вот вы с мамой меня возили однажды в Первый мед, на какую-то консультацию… И вот когда назад шли к машине – вы меня каждый за руку держали. А я так шла по тротуару, почти подпрыгивая, и очень старалась, даже язык высунула от напряжения… и все смеялись, кто навстречу шел… Вот помнишь ты это, или нет?