Пожалуй, теперь вы знаете обо мне изрядно, чтоб не сказать – все. Самое время церемонно раскланяться, едва не коснувшись земли краем лакированного цилиндра, и после замкнуться пленительной, умиротворяющей, излучающей предельную респектабельность улыбкой.
Стало быть, здравствуйте, это я.
2.
Шкаф, диван, два стула, стол
Кто-то был здесь, да ушел.
Кактус трется у окна,
Слева – гладкая стена,
На стене висит картина.
Денег нету. Я – скотина.
С Кариной мы расстались в марте. Из нынешнего далека та история видится чудаковато-незатейливой фортепьянной пьеской, вроде тех, что писались для кино в семидесятые годы – с нарочито гладким, как бы скользящим перебором клавишей. Как бы такое «та-ри-вер-ды… та-ри-вер-ды…»
Все произошло словно бы исподволь. Отказавшись под каким-то предлогом остаться на ночь, она не захотела сделать этого и днем позже. Кажется, потом ее не было совсем – дня два или три – отговаривалась, что занята в городе допоздна. Затем все же объявилась, но вновь не стала ночевать, не снисходя уже на этот раз до объяснений.
Понимая в принципе, к чему клонится дело, я, любопытства ради, проявил настойчивость, но удостоился в ответ лишь президентской радости, причем подобно тому саксофонисту-бедолаге, умудрился испачкать девушкину блузку. Вопреки обыкновению, она даже не рассердилась.
Больше она не приходила. Вещи свои, как выяснилось, она потихоньку вывозила заранее.
Это был чуднóй роман, конечно. Не самый чуднóй в моей жизни, но все же где-то вверху пьедестала. Мы познакомились на вечеринке у Котельниковых. Помнится, Слава задумал что-то там отпраздновать – не то новый Tuareg, не то отправку детей в Ставрополь к бабушке на все лето. То, что меня туда позвали, было отчасти странным – мы перед тем с полгода или больше не перезванивались, причем последний наш тогда разговор завершился, коли память меня не подводит, на какой-то избыточно острой ноте, оставившей плохо выводимый неприятный осадочек.
Как бы то ни было, меня пригласили, и я пришел. В полуподвальном грузинском кафе на Мойке собралось человек пятнадцать, примерно две трети из них были мне знакомы и раньше, остальным меня представили по прибытии с какой-то почти неуместной церемониальностью, как будто бы меня даже смутившей. В большинстве это были коллеги Кота по его адвокатским делам и их жёны, достаточно приятные люди нашего с ним возраста или даже моложе. Был, впрочем, один седенький старичок в очках – вот он шутил больше всех, двигался больше всех, приглашал танцевать и вообще весь вечер выступал заводилой. (Потом я узнал, что это какой-то уникальный специалист по международному наследственному праву – профессор всех на свете юрфаков и консультант сильных мира сего.)