В прежние времена я при сходных настроениях вынимал себя нá люди – и чем поспешнее, тем оно лучше складывалось. Встраивался в чью-то чужую игру, пропитывался не своими заботами и всяческим мусором фальшивых смыслов – и как-то все отступало… Особенно, если выпадет примазаться к удаче – тоже чужой, понятно, но, как всякая удача, по природе своей заразительной: и вот уже кажется, что впереди – уйма всякого светлого и манящего. Новые дивные дивы, как писал стихотворец Бродский.
В общем, ничего не оставалось, как, сделав рожу пряником, напрашиваться на общение (боже, как ненавижу я это слово!) с кем-либо, кто готов для оного снизойти великодушно.
Но это – потом, сейчас же – утро рабочего дня, когда гостей не ждут и в гости не напрашиваются. Да и не звонят без нужды… Я отложил в сторону телефон, адресную книгу которого уже было начал ковырять, и, швырнув пустую чашку в раковину, потащился обратно в спальню. Все же надо принять душ, чего там – бегущая по телу вода… нет ничего приятнее, чтобы убить время…
Три следующих недели были прожиты мною словно бы в нескольких параллельных пространствах. Одним из них было – пространство работы. Вело оно себя, в общем, так, как подобает ему себя вести: в целом, предсказуемо и достаточно смирно. Я даже слегка увлекся – как это нередко со мной случается при попадании в новый, чужой корпоративный ад, где мельтешат в центрифуге каждодневных страстей всякие интересные человечки.
В прочее же время я парил над реальностью, аки тать нощной: дважды отчаянно надирался в баре давно вышедшей из моды текилой – не до рвоты, конечно, но с гарантированным завтрашним омерзением. Причем, один раз едва не словил в бубен – когда пытался что-то абстрактное объяснить случайной барышне. Ее кавалер (это я уже задним числом осознал) принялся было наматывать на кулак салфетку, но вдруг сообразил (вот умничка какая!), что для успокоения столь явно перебравшего мужика достаточно лишь взять его за плечи и вежливо усадить на стул – и в этом месте мне следовало бы восхититься нынешним смягчением нравов против лет моей молодости – но вот недосуг отчего-то…
Значит, обошлось без фонаря под глазом – да и вообще без сильных потрясений (опричь упомянутых выше). Даже, в общем-то, странно, коли вдуматься.
Впрочем, жажда нечаянного общения никуда не девалась во все это время. Не раз я принимался терзать телефонную книгу, порой набирал какие-то номера и даже пробовал заводить разговоры со знакомцами средней отдаленности – из тех, о ком не слышишь годами, но при этом можешь позвонить и без особо страшного повода. Все, однако, было тщетно – завязавшиеся разговоры либо угасали вскоре сами собой, не породив последствий, либо напротив – обретали тягостную, мучительную колею, которую я и сам вожделел покинуть при первой возможности. Когда подобное происходит дважды или трижды – вы едва замечаете собственную досаду. Когда пять раз – испытываете неприятное удивление. Если же все повторяется вновь и вновь – поневоле вселяется убеждение в собственной ущербности, этакое чувство изгоя, и вот уже на пороге стоит родная его сестра – агрессивная злость.