– Скажи, а ты откуда знаешь… ну про эту… про калитку здесь?.. – я с трудом вывел себя из анабиоза, – тоже что ли здесь бывал?
– Гуляли тут, помнится… еще когда я к Машке женихался… – Кот кивнул в ответ как ни в чем не бывало, – вот с тех пор и запомнил…
– Но ведь это же сколько лет прошло!
– Ну да… вот такая у меня память, что сделаешь… беда просто… ничего не стереть, как ни пытаюсь…
Я усмехнулся.
– Эту калитку, если хочешь знать, с тех пор раз пять заваривали… потом открывали опять… то есть не было никакой гарантии… что именно сегодня она…
Кот вдруг резко остановился и, повернувшись ко мне лицом, чеканно произнес, глядя в глаза:
– Ну и что? Значит мне везет. Вот и все. Просто везет.
Я кивнул:
– С тобой хорошо.
– Ага. Давай теперь где-нибудь сядем, и я все-таки объясню тебе эту трахимудию…
Какие-то нотки недоумения проступили в голосе, он то ли стеснялся немного, то ли старался сдерживать легкое подспудное раздражение.
– Ты торопишься?
Кот мотает головой.
– Уже нет. Ладно, давай погуляем, не беда.
Мы выходим к корпусам Лесотехнической академии, берем направо и мимо вросшего за столетие в землю деревянного флигеля, по обсаженной туями аллейке идем вдоль Институтского.
– Видишь – теплицы?
– Да. А что?
– Я вот помню, как их строили. Долго-долго. Выложили кирпичом первый этаж, начали второй и застряли. Сейчас вот кажется, что на несколько лет. Мы с отцом гадали, что же это будет такое и сколько построят всего этажей – и на каждой прогулке убеждались, что дело не движется… а потом вдруг враз застеклили – и вот тебе теплица…
– Экий ты сентиментальный…
– Ну я же мальчиком был тогда… А вот этот белый корпус – я как-то летом, когда никого нет, пролез через ворота во внутренний двор – а там бац, стоит всамделишний бронетранспортер!
– Забрался на него?
– А то! Как Ленин все равно.
Кот хмыкнул.
– Ладно. Так где нам тут присесть?
– Сейчас покажу. Там, за углом, возле входа вроде должна быть скамейка.
Мы обошли белое здание, увитое в высоту первого этажа девичьим виноградом, и действительно обнаружили пару массивных садовых скамеек, установленных вдоль южного фасада, недалеко от парадного входа. Одна из них, по счастью, была пуста и чиста, мы с наслаждением плюхнулись на нее и какое-то время просто сидели, откинувшись на спинку и подставив солнышку лица. В этом месте пространства, рядом с прогревшейся за утро оштукатуренной стеной, лето наступало с опережением: листья и побеги растений вырывались на свет божий неделей раньше, в беспорядочных переплетениях провисших стволов весело щебетали воробьи, распустив перышки и радуясь насекомым, на свою беду досрочно повылезавшим из зимних убежищ. Даже запах вокруг был какой-то летний – хотя, возможно, мне это только казалось.