И разговор был, что приглашал её купец на крестины дочки своей. Может и подарила им крест? Ничего зазорного в этом нет. Не важно, кто святыню носит, к ней ничто не пристанет.
Может, и этот купец родственник тем знакомцам Евдокии?
Тогда, много лет назад, царь обезумел от страха, что его хотят извести. Помстилось ему, что князь Старицкий, едва ли не единственный из его родни, кто остался жив, решил сам на престол сесть. Было это в самый разгар опричнины. Что творилось тогда, словами не передать, ладно, хоть сам Курбский успел ещё раньше убежать, а то бы и его голове болтаться на колу возле Кремля.
Но прилюдно казнить Старицкого Иван Васильевич не посмел, негоже, чтобы чернь надсмехалась над тем, как князья царского роду корчатся на лобном месте. Послал к ним опричников и велел выпить Старицкому и жене его Евдокии, вина греческого, куда яду подмешали.
Как узнавал потом Курбский, недолго сестра мучилась. Только отпила, сразу рухнула, а сам Старицкий кровью блевал, долго страдал, вроде кто-то из опричников его придушил.
Да, надо будет потолковать с купцом этим. И узнать, чего он приехал – зерна, что ли, в самом деле, на Москве не осталось, чтоб в Литве закупаться.
Князь Острожский рассказывал Курбскому, как отец его, Константин Иванович, добивался от короля защиты для православия.
– Тогда многие, кто даже отшатнулся о нашей веры, обратно вернулись, – говорил он, обтирая мёд с усов. Они с Курбским сегодня распробовали корчагу прошлогоднего. В голове потихоньку начинало шуметь.
– Сейчас купец московский придёт, – сказал хозяин. – Поговорить с ним хочу, непонятно кое-что. Посиди, послушай, Киньстантин Киньстаньтиныч.
– И послушаю, – кивнул Острожский. – Самому хочется узнать, как там.
Калашников спешился у ворот, передал коня служке и зашагал по княжескому двору. Вышедший из дома мажордом нахмурился и махнул рукой, дескать, шапку долой!
Князья покосились на московского гостя. Острожский быстро окинул Егора взглядом – видно, бывалый воин, как же его в купцы-то занесло? Хотя, всякое бывает.
Курбский же прямо впился в лицо Егора. Его даже немного зазнобило. Он увидел глаза Калашникова, так это же как у Евдокии – один карий, другой зелёный. И лоб морщит, как она. Что за наваждение?! Ведь погубил же царь всех Старицких! Или нет?!
– Садись, купец, – Курбский указал тому на скамью у дверей. – Говори, зачем приехал в Литву.