Я пожал плечами.
– Уж точно не Карандаш – это слишком очевидно, если взять во внимание апломб, с которым ты все это преподносишь.
– Срезал, – констатировал Гром.
– Карандаш он, точно Карандаш, – произнес тихо, как будто самому себе, Леший. – Клоун был такой.
Ярмуратий молчал. Его лицо было предельно серьезным, но в глазах все же бегали веселые искорки.
Но я не закончил, и поэтому остановил комментаторов жестом.
– Так вот, ты не Карандаш – такой позывной для спецназа ГРУ явно не годится. Поэтому считаю, что он у тебя, скорее всего, производное от имени – Иван. Полагаю, твой позывной либо Вано, либо Жан. Судя по твоей гипертрофированной тяге к выпендрежу, вероятнее всего второе. Таким образом, я прихожу к выводу, что ты – Жан.
Все замолкли. Заяров удивленно поднял брови. Карандыш рассмеялся и сел на свое место.
– До великого клоуна Карандаша мне далеко – это был талантище. Позволь представиться: я действительно Жан. Но как ты, черт возьми, угадал? Или твой позывной Вольф Мессинг? Товарищ генерал, это вы ему сказали!
– Ничего я ему не говорил, капитан. Теперь представлю вам, товарищи офицеры, Тимура Хасановича Муртазина, с которым вам в ближайшее время предстоит поработать.
– Гламурная седина у тебя, Муртазин, – опять влез Карандыш. – Дашь номер стилиста?
– Капитан, угомонись. – Нахмурив брови, остановил весельчака генерал. – Позывной своему новому коллеге, полагаю, вы придумаете сами. Только без фанатизма, Карандыш.
В это время в зале появились двое парней в белых фартуках поверх камуфляжа. В руках у них были заставленные подносы.
– Горячее подавать, товарищ генерал? – спросил один из них Заярова.
– Да, обязательно. Пообедаем, товарищи. О деле поговорим на сытый желудок.
* * *
Пока мужчины расправлялись с нехитрым, но очень вкусным и сытным обедом – наваристым борщом, котлетами с картофельным пюре и компотом, генерал Заяров, поддерживая легкую беседу за столом, анализировал свои впечатления от Муртазина.
Тимур ему импонировал. Его мужество, проявленное в блужданиях по подземным галереям, не что иное, как проявление волевого характера, здорового упрямства. Один, без надежды на помощь, в кромешной тьме… Не всякий сможет бороться за свою жизнь так упорно, без истерик, до самого конца, на самой грани возможностей, пока есть хотя бы микроскопическая надежда на шанс.