Бобер посмотрел на «камеру». Та кивнула опять.
– Видимо всегда.
Парень развернул стул и сел, закинув ногу на ногу. Бобер немного подкрутил хвост в рулон, чтобы он не подметал кабину туалета.
– Начнем?
– Давай попробуем.
– Довлатов.
– Угу.
– Почему всё начинается с него?
– Ты, конечно, заметил, что книга американизирована. Всё, начиная с названия и вплоть до мест, имен, персонажей – не наше.
– Наше – это русское? Я тоже русский?
– Твои слова пишутся на русском языке, ты мыслишь и изъясняешься как настоящий русский трогонтерий. Кстати, ты не стыдишься этого?
– Решу ближе к концу. Просто знай, что такие вещи надо решать на берегу.
У бобра на голове появилась шапочка из советской газеты. И таранька в руке.
– Ты тоже русский?
– Да.
– Тогда превращайся в кинескоп38, – угрожающе произнес Бобер.
Парень молчал.
– И сноска неправильная. Это 9-я серия39.
– Молодец…Так вот, что можно найти еще более американского в России, чем Довлатов?
– Набоков, Бродский, Барышников, Крамаров…
– Да, их было много. Набоков был пиздец каким образованным для своего времени, и уже тогда четко понимал, что другие эмигранты будут носить его на руках в любой стране мира; Бродского и Крамарова гнобили просто за существование, правда, первый потом получил нобелевку, а второй из-за тоски даже пару раз возвращался; А Барышников почуяв сладкую жизнь, навсегда сбежал из под железного занавеса и, в общем-то, был таков.
– А Донатович?
– Большую часть жизни прожил невесть как, капиталов не сколотил. Знатоки скажут: – Так его тоже преследовали! Да, но только и в тюрьме он не сидел, и до исключения из союза журналистов печатался хоть в Советах, хоть заграницей, а поняв, что там и денег дают побольше и морковка слаще – слинял со своими креповыми40 носками, и сразу там стал главредом передовицы для «болевших» за родину.
– Ты сейчас опускаешь его?
– Ни в коем случае! Хотя и гениальным не назову тоже…
– Тогда почему начал его словами?
– Потому что Довлатов реально вкусил американскую мечту. Пощупал ее за вымя, пусть и недолго, но по итогу получил свое признание.
– Ему шептал Бродский.
– Всем шепчут. Нет ни одного человека, кому не шепчут. Сейчас эта проблема стоит еще острее, сам понимаешь.
– Шепчут даже те, кому запретили шептать!
– Бля, давай без политических высказываний. Мы же хотим, чтобы это прочитал еще кто-нибудь, помимо моей жены?