Сердце Марины встало в груди; хрустнули сжавшиеся в кулаки руки Игоря. Перед ними стоял Глеб, сошедший прямо с воспоминаний девушки.
Секунду неловкого молчания спустя Глеб нашел взглядом невесту, и его темные глаза расширились. Улыбка, которой он приготовился встретить избранницу своего давнего друга, моментально исчезла с лица.
В банкетном зале повисла такая оглушительная тишина, что эхо от нее поглотило рев проезжающих снаружи машин.
– Марина, – услышала она Игоря откуда-то издалека.
– Очень приятно, – выдавила девушка, с неподвижной улыбкой глядя Глебу в плечо. – Простите, мне надо в уборную. Я… мигом вернусь.
– Извините… О, бога ради, простите меня…
– Ничего, Марина, все хорошо.
«Не хорошо», – подумала Марина с раздражением. Ей не нужно было видеть лицо психотерапевта, чтобы понять, насколько она была противна этой женщине в такие минуты. Почти наверняка Екатерина Альбертовна ненавидела вторники, потому что каждый вечер того дня ее уютный, обложенный подушками диван превращался в койку тяжелобольного.
Марина не пролежала и пяти минут. Едва их разговор коснулся расставания с молодым человеком, как девушку начало рвать. Она никогда не обедала перед сеансами психотерапии, но желудок продолжал требовать избавления. От воды. От желчи. От болезненных воспоминаний.
– Дышите глубже, – проговорила Екатерина Альбертовна. Время консультации шло, а они не могли начать разговор как следует. Дрожащей рукой Марина накрыла тазик крышкой и, зажмурившись, вдыхала и выдыхала отравленный ее горем воздух до тех пор, пока не начала кружиться голова. – Помните: вы можете это сделать.
– Я могу это сделать, – повторила Марина. – Я могу это сделать…
На ее глазах закипали слезы: она не почувствовала за этими словами никакой силы. Женщина разглядывала девушку поверх очков-половинок со спокойствием хирурга, изучающего снимок операбельной опухоли.
– Почему вы плачете? – тем не менее спросила она.
– Потому что все это бесполезно, – простонала Марина. Силы ее покинули. – Мы уже месяц занимаемся, но я все еще «не могу это сделать». Мне все время плохо, работать не получается, меня скоро уволят… Я не могу есть. Я ничего не могу делать. Я вообще уже так больше не могу, – добавила она в сердцах и спрятала лицо в ладони.
– Не можете что?
– Так жить, – сказала Марина очевидное. Ее злила и выматывала необходимость проговаривать вслух каждую мелочь.