Лицо Оксаны Леонидовны пошло пятнами. Опираясь на стену плечом, она с трудом доковыляла до дивана.
− Ты можешь выгнать из своей жизни кого угодно, – произнесла она, – но не меня. Я дала тебе жизнь и не позволю смыть её в унитаз.
− Можешь не соглашаться, но меня это больше не интересует.
− Рома, послушай. Я…
− Уходи. Уходи и не возвращайся.
«Уходи» – страшное слово, а «не возвращайся» ещё хуже, а Ромка повторял и повторял их до тех пор, пока случайно не взглянул на ковёр возле кресла, где я обычно читала. Взглянул и закричал. Закричал, словно раненый зверь, которого закрыли в клетке…
– Где балетки?
– Что?
– Где балетки я спрашиваю! Они были возле кресла, а теперь их нет. Куда дела?
– Я убрала Наташины вещи. Сложила в пакеты. Их надо спрятать, Рома! С глаз долой – из сердца вон. Они не должны лежать на виду. Лучше отдать в комиссионку или на благотворительность.
Челюсть у Ромки задрожала. Оксана Леонидовна попятилась к двери.
– Не смей. Трогать. Её вещи, – отчеканил он, подняв указательный палец. – Они будут лежать тут. Понятно?
– Неужели ты не понимаешь, что делаешь себе этим только хуже. Так ты никогда не излечишься и никогда не забудешь!
– А если я не хочу забывать?!
– Я просто хотела помочь тебе…
– И сделала только хуже!
– Хорошо. Сегодня я выполню твою просьбу, – Оксана Леонидовна глубоко втянула в нос воздух и предприняла последнюю попытку. В её серых глазах затеплилась крохотная надежда. – Завтра сорок дней. Поминки у Николая Андреевича. Ты придёшь? Что мне передать?
На секунду Ромка замер и посмотрел на мать долгим пронзительным взглядом, а потом бросил привычное:
− Уходи.
***
На поминках по случаю сорока дней Ромка так и не появился. Сначала долго сидел на кладбище, потом отправился разгружать тяжёлые фуры, а после стал бродить по узким безлюдным улочкам. От Тихорецкой до Ленина. От Ленина до Тихорецкой. Куда угодно, кроме проспекта Декабристов, кроме жёлтой, угловой девятиэтажки, где папа в окружении Оксаны Леонидовны, Юли и тёти Кати ел кутью с рыбными пирогами.
Вечер обещал был тихим. Стемнело около десяти, и хотя день выдался необычно жарким и даже душным для конца августа, ближе к ночи на улице появился неприятный ветер. Я ждала, что он загонит большую часть непонятно откуда взявшихся людей по домам, но те будто специально слонялись между деревьями, ожидая неизвестно чего. Вряд ли Ромка кого-то хотел толкать, скорее всего, он просто не заметил высокого чересчур плечистого парня, который шёл, широко размахивая руками.