Сгибаюсь пополам, на языке едкий привкус рвоты. Старейшина Дуркас выходит вперед, его глаза полны отвращения.
– Подумать только, какую тварь мы пригрели.
От его слов тошнота встает у меня в горле комом. Бросаюсь на колени, тяну руки.
– Старейшина Дуркас! – умоляю я. – Пожалуйста, это ошибка! Я не нечиста! Нет, нет!
Меня захлестывает вина, страшное напоминание: как покалывало кожу, когда явились смертовизги, как они ушли только потому, что я так велела.
Я им приказала.
Старейшина Дуркас, не обращая на меня внимания, поворачивается к мужчинам:
– Кто очистит эту тварь, избавит нашу деревню от ее греха?
Его слова приводят меня в ужас. Снова молю:
– Прошу, старейшина Дуркас, пожалуйста!
Но тот не отвечает, только поворачивается к отцу, который смотрит на меня. И в его глазах… неуверенность.
– Помни, это не твоя дочь, – говорит ему старейшина Дуркас. – Пусть она выглядит человеком, это демон, который в нее вселился, – демон, что призвал смертовизгов на наш порог и убивал наши семьи.
Призвал смертовизгов? Слова рвутся наружу сами собой так, что я ими давлюсь.
– Я не звала! Я не звала смертовизгов!
Однако ты заставила их уйти… напоминание змеей проскальзывает в мысли, но я гоню его прочь.
Старейшина Дуркас пропускает мои крики мимо ушей, он говорит с отцом.
– Ты принес ее нечистоту в нашу деревню. Очистить ее – твой долг.
К моему ужасу, отец мрачно кивает, делает шаг вперед и протягивает руку. Ионас вкладывает в его ладонь меч.
Когда клинок блестит, поймав луч тусклого света, мой страх достигает предела. Я отчаянно вжимаюсь в стену.
– Отец, нет! Прошу, не надо!
Но отец не обращает на мои мольбы никакого внимания, он приближается, пока не утыкает кончик меча мне в горло. Холодный, леденяще холодный… Я поднимаю взгляд на отца, пытаясь увидеть хоть намек на человека, который когда-то носил меня на плечах и оставлял для меня порции молока, где больше всего сливок, ведь знал, как я их люблю.
– Отец, пожалуйста, не надо! – По моим щекам текут слезы. – Я твоя дочь. Я – Дека, твоя Дека, помнишь?
На мгновение в его глазах что-то вспыхивает. Сожаление…
– Очисти ее, или за тобой и всей твоей семьей придут джату, – шипит старейшина Дуркас.
Отец закрывает глаза. Сжимает губы в жесткую, суровую линию.
– Я очищаю тебя во имя Ойомо, – провозглашает он, поднимая меч.