Я где-то внизу. Навесу. Может быть в трещине?
Холодно. Не пошевелиться.
Застряла.
⠀
Гул. Искаженные звуки.
Оглушили слова.
Разбился. Погиб.
Не верю.
⠀
Всё мутно. Бесцветно.
Наверное так видит мир рыба из грязного аквариума.
⠀
Точно.
Я – рыба.
Без аквариума. Без воды. Я на дне. В трещине. В тисках и в конвульсиях.
Как я сюда попала?
⠀
Не знаю. Ничего не знаю.
Бессмысленно. Больно.
Задыхаюсь.
Не хочу.
Не чувствую.
Может я умерла?
Надеюсь.
⠀
Вы знаете?
Как жить, пережить, восстановиться?
Серьезно?
Как же восстановиться, если я умерла?
Я же – мертвая рыба.
⠀
Так. Что теперь?
Кто плавал, скажите?
Кажется, я всё ещё дышу.
Это странно.
Я – какая-то живучая рыба.
⠀
Что?
Время? Лечит?
От чего?
От воспоминаний?
От желания увидеть, услышать, прикоснуться?
Может я неизлечима?
Я тут давно.
Барахтаюсь.
⠀
Не надо меня лечить. От этого точно не надо.
Я не больная.
Может и контуженная, но нормальная.
Да, я – нормальная оглушённая рыба.
⠀
В его свитере. Не ем. Не сплю.
Пью.
Разговариваю с ним.
В шкафу пусто без его вещей.
Там только его запах. И я.
Я в шкафу.
Наконец-то я спряталась.
Несчастная. Я же сошла с ума!
Больная. Безумная рыба.
⠀
Не пытайтесь меня отвлечь, починить.
Вы не помогаете.
Мне тоже страшно.
За сына.
Может поэтому я ещё дышу?
Кричу.
Стараюсь неслышно. Чтобы не пугать.
Немая рыба.
⠀
Оставьте в покое мой крест. Мою боль. Мои слёзы.
Хоть что-то оставьте.
Останьтесь. Послушайте.
Вспомните. Я послушаю.
⠀
Тишина. Тишина. Тишина.
⠀
Я вылезаю из шкафа.
Пробую.
Падаю.
Злюсь.
⠀
Не бойтесь.
Не заразна. Не кусаюсь.
Поднимусь.
Сама.
Я смогу.
Болит.
Плачу без звука и слёз.
Научилась.
Молчу.
Я же – рыба.
⠀
Раскрасила стены. Волосы.
Нарисовала улыбку. Глаза. Ещё выдают.
Расправила, что у меня там, вместо плеч. Осталось.
⠀
Смотрите, какая рыба.
Выплыла. Выжила.
Сильная.⠀
Её кто-нибудь знает?
Нет.
История каждой вдовы начинается по-своему.
Моя – так: я не дождалась мужа к обеду.
Обычно Олег звонил, предупреждал, если задерживался на службе или не мог прийти. Бывало, прибегал, как чайка глотал еду на лету и, отвечая на звонок, разрывающегося всё это время телефона, выскакивал из дома.
Настоящим подарком были дни, когда муж мог не только спокойно покушать, но и вздремнуть в обеденный перерыв. Тогда он переодевался. Садился за стол. Обильно сдабривал солью и перцем любое блюдо, даже не попробовав вначале. Съедал свою «пайку» и «еще немножечко, что там осталось». Под мои бессмысленные стоны: «вредно же», запивал это дело каким-нибудь дюшесовым лимонадом, а после ложился отдыхать.