Благодарности всем кто слышит – темно, не видит трясущихся рук. Пальцами медленно веду вдоль позвоночника, слегка надавливаю. Себя не чувствую, я где-то в абсолюте, в космосе вращаюсь, в гравитации парю. Только слышу участившееся дыхание, под пальцами сквозь одежду ощущаю мелкую вибрацию. Не понимаю, дьявол, кто из нас этот ультразвук издает.
Опускаюсь, в груди арфа звучит, словно я не позвоночник через ткань щупаю, а на струнах души, и нее, своей играю. Касаюсь ягодиц, спрятанных под толстым кружевом, приподнимаю и прижимаю воздушный шар к себе. Качаюсь с ней на волнах. Внутри море беспокоится, цунами смерч возбуждают, дельфины хвостами щекочут, рыбки на поверхности плещутся.
Она поднимает голову и решает глазами вконец под асфальт закатать. Не смотри, – беззвучно кричу, а зефирка словно не понимает. Стремится мою черную душу огнем спалить, светом озарить. Сливочное мороженое, куда без фонарика пытаешься пробиться?
Замираю, когда пальцами к губам прикасается. Еще крепче прижимаю, когда ведет по контуру. Резко отпускаю, когда тянется за поцелуем.
– Идем. Отвезу тебя домой.
– Не надо. Сама доберусь. Не маленькая.
Мне трогать ее нельзя – колотит всего, миксером на части разрезает, в коктейль ванильный превращаюсь. Хватаю за рукав и насильно тащу к машине.
– Будешь выеживаться, заставлю делать выбор. Или ты меня или я тебя, – сразу успокоилась воздушный маффин.
Адрес со скрежетом в зубах называет, будто великую тайну выдает. Съеживается вся, в сиденье вжимается и крепко обнимает себя. Ни слова не говорит за дорогу, все внимание приковано к окну. Как только торможу, быстро отстегивает ремень и готовится стартовать. Звук закрывающихся замков. В панике оборачивается и испуганными глазищами газели пялится.
– Больше не попадайся мне на пути.
– С превеликим удовольствием.
Где-то между Большой медведицей и Кентавром зависаю
– Адам, это прекрасная новость. Прогресс! – возбужденно кричит психотерапевт.
Сижу на приеме и, как обычно, четыре раза в месяц слушаю задушевные речи старого маразматика.
– Вы могли бы сблизиться с этой девушкой.
– Ни за что, – выговариваю по слогам.
– Но почему же, Адам? Впервые за девять лет нашего лечения наметился прогресс, – Иван Трындытович, так я его зову, подходит к окну, распахивает, впускает свежий сентябрьский воздух. – Вы добровольно прикоснулись к другому человеку.