Только такой большой писатель, как Личутин, мог сходу понять и досконально разобраться в тайнах творческой лаборатории натуралиста Онегова, а после дать высочайшую оценку как его познаниям, так и литературным трудам. Давний его отзыв из книги «Душа неизъяснимая» помнится мне хорошо:
«Анатолий Онегов написал две книги о “медвежьем государстве”. Мягкий светлый человек с красивым русским лицом, приручитель зверья, он два года обитал в северной тайге во владениях лесных архимаритов, наведываясь в их угодья. Ему захотелось посмотреть лесному владыке в лицо, поручкаться с ним, вызвать душевную приязнь, подавить жесточь, – и это ему почти удалось. День за днем умягчал Онегов сердце дикого ломыги то горкою вареной рыбы, то котелком каши, то остатками ухи; осторожность зверя постепенно сменилась любопытством, а после и откровенным дружелюбием. После-то, варнак эдакий, он уже стал требовать еды от лесника, добиваться подачи.
Все медведи и матухи, что встречались писателю, были с разным норовом – нелюдимые и открытые, ворчливые и добродушные, всеядные и недотроги, но ни от одного лохматого наш добровольный естественник не увидел себе вреда. Человек памятливый и дотошный, Онегов, конечно, понимал умом, что черный зверь, как бы ты ни окручивал его вниманием и ласкою, как бы ни приваживал к себе, часть своих коренных чувств, конечно, не выказывал, хранил в потайке; в природной глубине своей, недоступной человеку, медведь всегда остается жильцом иного мира, где умягченному сердцем, податливому просто не выжить. Медведи обычно не трогают человека, пасут его осторонь, но неизвестно, что у него в голове в следующую минуту, какая блажь иль раздражение навестят вдруг, что вызовут сполох и грозу. Вот эта-то неопределенность при великой силе хозяина леса и пугает нас больше всего».
Какой же урок вынес писатель от сожительства в «медвежьем государстве»?
«Нет, я не боялся медведя, хотя знал, что весенний голодный медведь обычно не расположен ни к каким шуткам; мне просто не хотелось тогда ещё раз остро вспоминать, что те самые звери, которые так покладисто приняли меня в прошлом году в лесу и казались мне самыми мирными соседями, всё-таки звери со своей природой и со своими законами, и что сейчас, после берлоги, голодные, рыщут они по лесу в поисках пищи, охотятся за лосями, отбивают новорожденных лосят и жадно рвут клыками сваленную добычу. Это была правда таежной жизни».