– Языком чесать ты горазд.
Камуфляжный приблизился к Чисану, будто собираясь ударить его.
– Забавный ты, приятель, – фыркнул стригший ногти.
Я схватил камуфляжного за рукав.
– Подождите… Я могу подтвердить…
– Не лезь!
Камуфляжный прикладом ткнул меня в живот. Я еле удержался на ногах. Меня сковал страх, и я больше не смел открыть рта.
– Что там у тебя? – камуфляжный потыкал дулом карабина котомку Чисана. Тот по-прежнему криво улыбался.
– Ворох страданий. Что, желаете взглянуть?
Чисан снял котомку и вывалил вещи на стол. Каса, полотенце, зубная щётка, паста, общая тетрадь, несколько смен нижнего белья и фотоальбом – вот и все его пожитки.
– Простите. Надо бы избавиться от этого хлама, – пробормотал Чисан, будто говоря с самим собой. – Да и от этого бренного тела тоже… Только так можно освободиться… Хотя бы прикоснуться к свободе…
Камуфляжный взял в руки альбом. На каждой странице были аккуратно вставлены фотографии Чисана. Пожелтевшие, выцветшие снимки, точно шрамы жизни, – история десятилетнего монашеского пути. О да, это было лицо монаха.
– Похоже, ты и правда монах… А ну, давай-ка помолись.
Камуфляжный теперь решил от души позабавиться. Мне хотелось зарыдать. Из-за страха перед карабином ничего не оставалось, как молча сидеть в углу.
– И вы меня отпустите?
Камуфляжный приставил карабин к стене, сел на стул и зевнул.
– Ну давай, выдай класс. Я по молитве сразу пойму, настоящий ты монах или прикидываешься… Ох, как же я устал!
Чисан прижал ко рту кулак, несколько раз прочистил горло, потом прикрыл глаза и затянул нараспев «Дхарани Великого Сострадания»:
Намо ратна-траяя
Намах арья авалокитешварая
Бодхисаттвая махасатвая махакаруникая
Ом сарва бхайешу транакарая тасмаи
Нама скритва имам арья авалокитешвара ставам
Поклоняюсь и принимаю прибежище в Трёх Драгоценностях.
Поклоняюсь и принимаю прибежище во всемилостивом
бодхисаттве-махасатве Авалокитешваре.
Ом. Поклоняюсь избавляющему от всякого страха
милосердному бодхисаттве Авалокитешваре,
чья безмерная благость пребывает со мною.
Чисан самозабвенно молился, отбивая ладонью такт по столу; его голос был торжественно-спокойным, как во время храмовой церемонии.
– Как душевно! Прямо до слёз…
Стригший ногти поднялся, вид у него был растроганный. Камуфляжный сложил разбросанные на столе вещи в котомку и поскрёб затылок.