Когда, обливаясь потом, я закончил, старик-монах слегка покачал головой.
– Мирские науки не помогут разрешить этот вопрос.
– Тогда чему надо учиться? – нетерпеливо спросил я.
– Надо постигать духовное учение.
Слушая меня, старик сидел с опущенными веками, будто дремал. Внезапно он открыл глаза. В тот же миг меня бросило в дрожь, по коже пробежал мороз.
– Загадать тебе загадку? – сказал он.
– Загадку?
Монах снова прикрыл глаза и медленно заговорил:
– Есть бутылка с узким горлышком, но глубокая и просторная внутри. В неё посадили маленькую птичку и держали там, пока она не выросла. Теперь птицу нужно выпустить на волю. Но она уже большая и через горлышко не пролезет… Бутылку надо разбить – другого способа нет. Однако этого делать нельзя. Конечно, и птице нельзя навредить. Ну, так как же её выпустить?
«О, Влады-ы-ыка», – затянула бабушка и, коротко закончив: «Всевидящий», молитвенно сложила ладони и поклонилась в сторону храма.
– Там жил монах Чиам – великий человек. Он совершил харакири во имя очищения буддизма от скверны тайножёнства. В те времена многие выражали готовность ради чистоты пожертвовать собственной жизнью: сжечь себя или сделать харакири – однако в основном всё заканчивалось символическим жестом. Но досточтимый Чиам был не такой. О, Владыка Всевидящий! Это случилось в монастыре Чогеса. До сих пор стоит перед глазами. У монахов есть нож, которым они бреют головы, вот тем-то ножом он и вспорол себе живот. Да как – изрезал вдоль и поперёк… Даже внутренности вывалились. Ох, что об этом говорить. О, Владыка Всевидящий! Я уж думала, конец, отправится в нирвану. Прихожане отвезли его в больницу. Никакого обезболивания – так зашивали. Владыка Всевидящий! Он даже бровью не повёл. Настоящий подвижник, мастер медитации, – не чета нам, грешным мирянам. Ах, он совсем из другого теста.
Бабушка ненадолго замолкла и, глядя на храм, снова молитвенно сложила ладони.
– Медсестра, что ухаживала за ним в больнице, потом сама ушла в монастырь – настолько восхитила её вера досточтимого Чиама. Она приходил к нам – ты, верно, её видел. Она всё истово молилась. Ну а после подвига мастера Чиама женатый настоятель всё же перестал упорствовать, оставил свой пост, и монастырь очистился от греха.
– А-а, – промычал я, сглотнув. – А сейчас он в каком монастыре?