Пламя. Просто пламя на свече.
Мария сняла шапку и встряхнула головой, отгоняя дурман видения. Было невыносимо жарко, и пот стекал на глаза, щипля их, и она расстегнула куртку, после чего посмотрела на гадалку. Её лицо будто помолодело или наоборот постарело – в таком свете не разобрать, – но точно изменилось.
– Что это было? Что это у вас за травы?
– О чём ты, дитя?
– Я видела пламя, и оно танцевало, и что-то мне пело. Мне так показалось, – добавила она, чувствуя себя ужасно неловко и пугаясь тому, что только что дышала какой-то травкой.
– Пламя не могло говорить с тобой, дитя. Оно говорит лишь со мной. Но оставим это, – нервно сказала гадалка и взглянула на свечу. Та и не думала сгорать: оплавился лишь самый верх размером с пятирублёвую монетку.
– Странно, – пробормотала гадалка, низко нагнувшись над горящей свечой. Пламя подскочило и опалило старушкины брови. – Адский потрох! Паразит! – она замахала руками на огонь, но он лишь поднялся выше и едва не сжёг ей волосы. – Гадёныш! Вот же гадёныш! – ядовито закричала она, растягивая слова.
Шипя и ругаясь, гадалка накрыла свечу крышкой и воззрилась на Марию. Ей стало неловко и почему-то стыдно, будто это из-за неё пламя сожгло старушке брови.
– Та-ак, – выдохнула гадалка, потирая виски. – Вы, собственно, кто?
– В смысле?
– Кто такая, я спрашиваю? Кто? – громко и грубо повторила гадалка.
Мария оскорбилась и встала.
– Маша я.
– Иди-ка ты, Маша, отсюдова. Чтоб духу не было! Кыш! – закричала старуха и замахала на неё руками.
Мария сконфузилась, надела шапку и вышла наружу. Свежий морозный воздух ледяными когтями вцепился в горло и отрезвил её. «Что за глупости?» – подумала она и отправилась домой.
Гадалка же осталась наедине с огнём. Как только Мария ушла, пламя поднялось под самый потолок, подкоптило его и рухнуло вниз, прямо на шаль. Шерсть вспыхнула и сгорела.
– Ах ты мерзавец! – закричала гадалка, обливая себя водой. – Как ты смеешь?! Паршивец, а! Паршивец! – причитала она, стряхивая с плеч мокрый пепел. – Ты очумел, что ли? – уже спокойнее спросила она, когда огонь еле теплился на одной единственной свече – на её собственной, маленькой, оплывшей и дурно пахнущей. Гадалка осторожно взяла огарок в руки и села с ним за облитый стол. Она внимательно смотрела на слабый огонёк, но не видела ничего, кроме собственной жалкой комнаты и жалкого огарка. Сколько она ни всматривалась, пламя с ней не говорило.