Тревожными мыслями даже поделиться было не с кем. Володя мог бы с лёгкостью послать её по всем известному адресу, несмотря на дружеские отношения, и не сказать, что он оказался бы неправ. Да Агата и сама прекрасно понимала, в какое положение она бы поставила себя, проявив такое «любопытство». Потому и прикусывала язык, делая вид, что ничего особенного в плёнках не находилось.
В глубине души царапались два совершенно разных чувства: с одной стороны, опаска и треклятые подозрения, с другой – понимание того, что её вся ситуация касалась в самую последнюю очередь, и вмешиваться не имелось никакого морального права. Но что, если Агата оказалась бы права? Стучать, конечно, не пошла бы, не из того теста слеплена, но… могло статься, что самой стало бы полегче.
Или только хуже?
Нервно всхлипнув, Агата дёрнулась, словно приходя в себя, и тут же почувствовала, как онемела от боли добрая половина лица, а на языке почувствовался лёгкий привкус металла. Она с такой силой закусила губу, что умудрилась прокусить её до крови, совсем того не заметив. Проведя пальцем по коже и увидев на нём красные следы, тихо чертыхнулась и схватила первую попавшуюся бумажку, уголок которой послужил заменой бинту и пластырю.
Володя пришёл в положенные ему девять часов, и всё время до его появления прошло в состоянии крайней степени отрешённости, на автомате прибирались и в вид божеский приводились разбросанные ночью материалы, а заодно и по углам кабинета пыль смахивалась. Сон, который так манил совсем недавно, словно рукой сняло, и, поскольку общества Кравцова сегодня большую часть дня не предвиделось, а все указания Агата успела ночью доделать, рабочий день обещал быть непривычно однообразным и даже в чём-то бесполезным.
Самой себе она напоминала сомнамбулу.
– А где?.. – Володя кивнул на пустовавшее в углу рабочее место, заваленное кипами бумаг, которые строго-настрого запрещалось трогать под любыми предлогами.
Молча Агата сформировала из кучки чистых листов ровную стопку и языком цокнула, когда самый верхний смялся от не самого аккуратного движения. Разговаривать не хотелось совершенно, язык словно онемел и прилип к нёбу – так непривычно и так тошно от самой себя…
– С Апрельским, – ответ буквально через силу выдавился, и, конечно, то не осталось незамеченным: Вовка вздохнул протяжно, голову склонил и внимательно проследил за тем, как слишком резкими и механическими движениями приводился в порядок его собственный стол. Затем вдруг дёрнулся и отобрал очередную кассету, тем самым заставив на себя посмотреть.