Семьёй он так и не обзавёлся, хотя и был у него роман с городской девушкой по молодости. Та по распределению института приехала в деревню. Тогда старый врач Тихон Семёныч совсем ослеп, вот и прислали молоденькую врачиху Тонечку. Витёк только с армии пришёл, и вполне был видный и подтянутый молодой человек. И закрутилось у них отношение. К осени свадьбу планировали, да только судьба по-иному распорядилась. Шабашники приезжие по плотницкому делу, коровник подрядились выстроить колхозу, а ребята они были шебутные и норовистые. Иногда и лихие до крайности. Трое из них тогда и снасильничали над врачихой по «пьяной лавочке», а чтоб следы разврата скрыть, утопили её в местном пруду. Повязали их, да пересажали по тюрьмам, а что толку? Тонечку ведь не вернуть…
Вот с той поры Виктор словно потерял интерес к жизни и постепенно превратился в Витька – мелкого и никчёмного человечка, не способного обустроить свою жизнь.
Серая пелена заполнила сознание и душу и с годами эта серость только усиливалась. Дни сменялись ночами, они, в свою очередь, переходили в ночи, и так проходили годы, а с ними и сама жизнь. Не было ни желания, ни цели у Витька, и влача своё жалкое существование он жил в своём мире, куда постороннему вход закрыт. А тот мир, который он себе создал, был далеко не прост. Выдуманная Вселенная была очень загадочной и имела свои законы природы.
Солнце готовилось покинуть небосвод, и розово-красными красками рисовало восхитительную картину. Вечерний туман над заливным лугом стелился у горизонта, слегка подрагивая от восходящего тёплого воздуха. Небо на северо-востоке уже наряжалось первыми золотинками звёзд и бледный полумесяц убывающего ночного светила гордо осматривал просторы.
На скамейке у дома сидел невзрачный человек. Серые ввалившиеся глаза его выражали лишь пустоту и отстранённость от всего происходящего. Давно не стриженые волосы нелепо торчали в разные стороны. Недельная щетина на лице лишь добавляла мрачности и безысходности. Засаленная рубаха непонятного цвета висела на нём так, словно была на пару размеров больше. Рваное трико с отвисшими коленями и стоптанные тапки на босу ногу, только дополняли невзрачности и серости.
Как только последние отблески уходящего солнца растворились в дрожащем мареве вечера, человек на скамейке стал преображаться. Морщины на лбу выпрямились, глаза засветились решимостью, а бледные губы налились цветом спелого яблока. Рубаха превратилась в чёрный кафтан с золотыми пуговицами, а нелепое трико – в элегантные штаны зелёного цвета. Стоптанные тапки, словно по волшебству, обернулись лакированными сандалиями с заострёнными и слегка загнутыми кверху мысами. Закончив таинственное превращение элегантный человек поднялся со скамейки. Щелчком смахнув воображаемую пылинку с лацкана кафтана, он улыбнулся. Осмотрел окрестность, словно раздумывая куда пойти, затем высоко запрокинув голову вверх, рассмеялся зычным и немного зловещим смехом, и направился к калитке соседки.