Из окон лился бледный свет, опять пасмурно. Хотя в этой части империи это была обыденность. Зажигать светильники я не стал. Из крана капала ледяная вода.
– Нина… – тихо позвал я.
Она пришла с задержкой, словно раздумывая являться или нет. Тусклый свет очерчивал ее фигуру, так она казалась материальнеe.
– Что тебя тревожит? – нам нужно поговорить, я уверен.
Нина недоуменно глянула.
– Не надо, пожалуйста. Со мной ты можешь быть откровенной, я же вижу, что ты чего-то боишься. Скажи мне.
– Скоро заканчивается контракт.
Слова упали как камни в тишине.
– Я помню.
– Меня страшит будущее. Вдруг я не смогу раствориться в тенях.
Я сжал кулаки и пробормотал:
“Nam et si ambulavero in Valle umbrae Mortis, non timebo mala…’' (‘'И отправившись долиной смертной тени, не убоюсь я зла” лат.)
– Не беспокойся об этом. – мой голос напоминал скрип несмазанных петель – я лучший, ты же знаешь.
– Да, – Нина кивнула – но я не знаю, что будет дальше. Это страшно, исчезнуть навсегда.
Я зажмурился. Хорошо, что я стоял спиной к ней, и она не видела выражения моего лица.
Я один из лучших некромантов поколения, но я не Бог и воскресить ее не могу. И обещать ничего не могу. Я бессилен. Я никто.
Надо прекратить думать об этом и поесть, просто поесть. Я ел механически, не чувствуя вкуса. А Нина стояла у окна смотрела на хмурое небо. Лицо сосредоточенное, глаза прищурены. Что она видела там в дождливом небе?
Я не знал. Ничего не знал до встречи с ней.
Сразу после обеда стали прибывать действующие лица. Дело предстояло не сложное, я бы даже сказал обыденное. Господин Герцман в виду слабого здоровья отправился к предкам, на радость его жене и дочерям. Но на их же горе успел оставить завещание, по которому половина его состояния, отходила некой госпоже Салливан, коллеги покойного по гончарному производству. Естественно, госпожа Герцман пожелала оспорить завещание в суде, ведь речь шла не столько о семейной чести, сколько о том доме и состоянии, что завещал ее дражайший супруг посторонней профурсетке.
Конечно, я догадывался почему почтенному господину не захотелось встречаться со своей супругой. Если бы Пенни Герцман была моей супругой, я бы тоже постарался как можно скорее раствориться в мироздании. Тучная женщина с редкими темными волосами, усиками над верхней губой, водянистыми голубыми глазами, презрительными складками у губ и грубым командным голосом, она производила отталкивающее впечатление. А их дочери Сьюзи и Мария, которые везде сопровождали матушку были молодыми копиями госпожи Герцман.