Гнев может заставить нас ответить «нет» тому, к чему принуждают другие, и «да» нашим собственным глубинным стремлениям. Долгое время общество осуждало открытые проявления женского гнева, убеждая женщин в необходимости подавлять его. Мы сделаны из сахара и специй, мы – кормилицы и утешительницы, миротворицы и якоря в бушующем море. Наша миссия – ублажать и защищать, усмиряя бурю.
Порой мы так цепляемся за отношения, будто бы от них зависит жизнь. Те же, кто открыто выражает гнев и ярость в адрес мужчин, становятся объектом недоверия. Хотя общество с пониманием относится к нашему стремлению к равенству, мы знаем, что «разгневанных женщин» никто не любит. В отличие от героев-мужчин, которым позволено бороться и даже умереть за то, во что они верят, женщин нередко осуждают даже за бескровную и в высшей степени гуманную революцию, сопровождавшую борьбу за их права.
Открытое выражение гнева – в особенности направленного на мужчин – в глазах общества убивает в нас женственность, материнское начало, делает непривлекательными и даже «агрессивными», достойными эпитетов вроде: «злюка», «ведьма», «стерва», «карга», «кляча», «мужененавистница» и «кастратка». Считается, что такие женщины не могут любить и быть любимыми, они лишены последней крупицы женственности – и уж точно быть такими совсем не хочется. Любопытно, что в нашем языке – придуманном и записанном мужчинами – нет ни одного нелестного эпитета по отношению к ним самим, выплескивающим свой гнев на женщин. Даже такие слова, как «ублюдок»[2] и «сукин сын», если разобраться, осуждают не столько самого мужчину, сколько женщину – его мать! Табу на чувства и выражение гнева столь сильно, что порой непросто понять, когда мы злимся. На женщину, демонстрирующую ярость и злость, тут же вешают ярлык «неразумной и нерациональной», а то и хуже.
Недавно я побывала на профессиональной конференции, где молодой врач представила доклад о женщинах, подвергающихся избиению. В ее материале было множество свежих, интересных мыслей, и было видно, что эта тема по-настоящему волнует ее, что судьбы женщин ей небезразличны. В середине выступления один известный психиатр, сидевший позади меня, встал, собираясь покинуть зал, но перед тем повернулся к своему соседу и заключил, будто выдал диагноз: