– Отец, что за херня?! – пронесся по кабинету его хрипловатый вибрирующий голос.
– Максим, я занят…
– Да мне насрать!
Борис Николаевич откинулся в своем кожаном офисном кресле и принялся молча наблюдать за действиями своего сына – Максима. Тот, в свою очередь, в два длинных шага преодолел расстояние до сейфа и набрал комбинацию. Я в стеснении опустила глаза на свои колени и судорожно теребила мочку уха.
«Майя, это не твое дело. Просто отвлекись и не прислушивайся. И не вздумай на НЕГО смотреть!»
– Ты что, изменил код?! – прорычал Максим, развернувшись своим мощным телом к отцу и выпятив могучую грудь. Его глаза метали молнии.
– Это так очевидно? – спокойно ответил вопросом на вопрос Борис Николаевич. На его лице играла улыбка. Я наблюдала за этим действом исподлобья, боясь своим дыханием привлечь к себе ненужное внимание.
Максим сделал глубокий вдох носом и медленно выдохнул через рот. Его взгляд прожигал отца – еще чуть-чуть и благородная седина на голове Бориса Николаевича могла задымиться.
– По-че-му? – по слогам произнес Максим, пытаясь сохранить остатки самообладания.
Его отец наклонил голову и прищурился.
– Потому что я могу, сын.
Максим подошел к большому столу из массива дерева, за которым восседал Борис Николаевич и так резко ударил по нему ладонью, что я почти подпрыгнула на своем месте от испуга.
«Какие красивые пальцы… Черт, нет! Отвлекись!… О, симпатичные подлокотники у моего стула!»
– Не можешь, – процедил Максим сквозь стиснутые зубы.
Кажется, его родитель терял терпение, потому что он приподнялся со своего кресла и встал, опираясь запястьями в стол. Их ожесточенные взгляды были устремлены друг на друга. Воздух в кабинете становился слишком густым.
– Выйди немедленно. И дай мне закончить собеседование. Сейчас же! – рявкнул Борис Николаевич.
Я чувствовала, как у меня затряслись поджилки. Мочка моего уха, вероятно, уже побагровела от нервных манипуляций.
Максим усмехнулся и бросил на меня короткий смертоносный взгляд, от которого я была готова провалиться сквозь землю.
«Да что ты о себе возомнил, избалованный папенькин сынок?!»
– Отлично, папа! Поговорим позже! – сказал он язвительно и вылетел из кабинета так же стремительно, как ворвался в него. От громкого хлопка двери я вздрогнула.
Борис Николаевич сел в кресло.
– Майя, я прошу простить меня за моего сына, – он совершенно невозмутимо обратился ко мне. От его раздражения уже не осталось и следа: голос был снова спокойный и ровный, на тонких губах играла любезная улыбка.