– Ну и решила я тогда на всю жизнь завязать с водными лыжами. Так отцу и сказала.
Борька сердито пинает шишку:
– И завязала?
– Неееа. Мне стало стыдно: папа тренер, а дочь – трусиха. Поэтому вечером я пришла снова попробовать.
Борька гордится мамой и чуть переживает, вдруг второй раз снова не получилось? Он не сразу начал побеждать на соревнованиях. И велосипед было не так-то легко освоить.
– Второй раз я смогла. И научиться плавать после этого стало почему-то легко. Я перестала бояться.
– Пе-ре-боялась, – эхом откликается Борька. Подбирает две шишки. Крепкие. Как они с мамой.
Оглядывается. Берёт маму за руку. Он хоть и большой уже, но здесь ведь никто не увидит, поэтому можно. Мама в ответ крепко сжимает его ладонь.
– Мама, я написал рассказ, – Тимка, волнуясь, протягивает синий блокнот.
– Эээээ, – мама берёт, кладёт закладку между страницами, закрывает, – я ненавижу читать чужие тексты. Прости. Я прочту. Но мне надо настроиться и выбрать время. Знаю, тебе хочется поскорее услышать моё мнение. И ты волнуешься. Но… Хорошо ли получилось, знаешь только ты.
На последней фразе Тима перестает обиженно сопеть:
– Как это, мам?
Мама садится на подоконник. Рука нежно держит блокнот, словно в ладони бабочка-голубянка.
Мама любит широкие подоконники. Они по всему дому.
Из светлого дерева. Не для цветов. Мамино место. В каждой комнате и на кухне. Тут она пишет стихи и рассказы, смотрит на дождь, греет ладони о чашку с какао, читает книги, закутавшись в плед. Здесь случаются самые лучшие разговоры.
– Иди сюда, – мама кладёт ладонь левой руки на подоконник. Ладонь прихлапывает раз-два, приглашает Тиму сесть рядом. Тима подходит, наваливается спиной на подоконник. От любого слова или неосторожного жеста готов вскинуться от обиды и уйти к себе.
Борька отказался поехать к маме, и Тима сильно скучает без брата. Он пока ещё не мог разложить в голове семейную драму, которая началась, когда мама развелась с отцом.
– Когда пишешь рассказ, а потом перечитываешь его, – голос у мамы ласковый, – появляется чувство… Я не знаю, как его точнее назвать: это и радость, и полнота, словно сделал что-то важное. Ты готов перечитывать рассказ снова и снова. Ты точно знаешь, что это шедевр. Потому что ты сделал лучшее, на что способен.
Тима садится рядышком, куда приглашала мамина ладонь. Раз-два.