».
Я киваю, затягиваюсь.
– И у меня есть оружие.
Я гляжу на ее обтягивающее платье и пытаюсь понять, где она это оружие спрятала. В угрозе, которую она видит во мне, я узнаю отражение подлинного насилия, случавшегося в ее жизни и в жизнях женщин, которых она знает и о которых слышала. Я меняю язык своего тела, чтобы казаться как можно более безобидным. О Жаке она сейчас не думает.
– Ладно, джекпот сорвать не удалось, пойду, видимо, подрочу, – говорю я.
Это срабатывает: она вспоминает.
Я получаю первое впечатление о том, как Жак выглядит и разговаривает в реальной жизни. В воспоминании, которое я краду, он одет в белый костюм. По тому, что головой он достает почти до потолка ее хижины любви, я понимаю, что Жак высок. На нем черный галстук и абети-аджа, шапка, какие носят йоруба, – с загнутыми углами, похожими на собачьи уши. Он раскован и выглядит чистым, несмотря на окружающую его грязь.
– Есть для меня сигаретка? – спрашивает женщина. Она выкурила свою и протягивает ко мне руку. Я даю ей сигарету. В вырезе для руки виден кончик татуировки. Это наверняка имя ее матери и название деревни, в которой она живет. Здесь часто насилуют и убивают, а найти родственников непросто даже при наличии имплантата, поэтому женщины в лагере Роузуотер делают себе татуировки.
Вновь повторяется воспоминание о Жаке. Она считает его привлекательным и благодарна за то, что от него хорошо пахнет. Воспоминание закольцовывается, и на мгновение она видит в белом костюме и шапке меня, а потом снова возникает лицо Жака.
Жак говорит:
– Разденься.
Она спрашивает:
– Как ты хочешь меня? Спереди или сзади?
Жак отвечает:
– Я хочу, чтобы ты скакала на кровати и стонала так, будто я трахаю тебя очень жестко. Заплачу тебе за это вдвое больше обычного. А ты всем расскажешь, что мы переспали, особенно сопровождающим меня юношам. Можешь?
Она может, и она это делает.
На следующий день неподалеку от моей палатки загорается грузовик.
Я сплю беспокойно. Когда забираешь чье-нибудь воспоминание, оно с трудом находит место среди твоих собственных. Мозг знает, что оно чужое и, как мне кажется, пытается его отторгнуть. Не сумев это сделать, он проигрывает воспоминание снова и снова, пытаясь найти для него место. Вот поэтому я и не люблю читать чужую память и благодарен за то, что О45 научил меня подавлению. Замечаю в сцене мелкие детали: короткие ногти Жака, содранные костяшки его пальцев, кривой клык во рту, выпуклость в паху, намекающую, что он был возбужден, но держал себя в руках. Во время одного из повторов воспоминания он обрывает фразу и поворачивается ко мне.