Конец эпохи Эдо - страница 38

Шрифт
Интервал


Закончив монолог, он задумался, взял ту маленькую палочку, и принялся увлеченно ворошить угольки. Посидев так пару минут, забыв обо мне, человек с распоротой губой и Риоки продолжили разговаривать, и голоса их становились все тише и тише, я чувствовал, что засыпаю на короткое время и снова просыпаюсь, сон рвет их диалоги на маленькие кусочки. Как тут неожижанно Кэтсу, задал мне вопрос.

– Вижу ты засыпаешь, прости что перепугали, этого нам совсем не хотелось.

– Расскажи куда путь держишь, где еще «овцы не посчитаны?» – Иронично произнес он

Вот оно, может он знает?

– Честно говоря, я понятия не имею, мне бы дойти до ближайшей деревни, там карту какую никакую составлю.

Говоришь ты деревню ищешь? Поблизости две было, теперь правда одна осталась, местные самураи, которых мы вчера порезали туда наведывались, забрали весь рис, крестьяне правда клялись что у них нету ничего, мол неурожай, а что было разбойники забрали. Но самураи похитрее были, начали старосту пытать, ножиком у него во рту ковыряться, вопил, вопил, да так и не сказал ничего, всю боль стерпел. Тогда один из них вероломно завалился в его дом и выволок за волосы его дочку, бедняжка как мне рассказывали так уж вилась, плакала, кричала , что голос сорвала. Притащил он ее значит и говорит старосте «Знаешь дорогой друг, я не человек предубеждений, подумай хорошенько где тут рис может быть, понимаешь как оно будет, если провиант не найдется, дочку на твоих глазах обесчещу.» Староста умолял, клялся всеми богами, что нет ничего, только вот тщетно это все было, а когда самурай начал сдирать с нее одежды, все выложил, рассказал что в лесу бочки с рисом зарыты. Получив свое, самурай сказал «Ну вот видишь, забывчивый ты мой, вспомнил мой хороший, держи дочку свою, больно страшна, на такую и вепрь не полезет» и сильным движением руки оттолкнул ее в сторону. Бочки эти как видишь мы у этих выродков отбили, а когда вернулись в деревню, чтобы вернуть крестьянам, увидели такую картину. Прямо на воротах висело тело девушки, дочки старосты, все в синяках в ссадинах, а лицо и вовсе изуродовано до неузнаваемости, даже носа не было, рядом прислоненный к стене лежал и ее отец, лицо черное, вздутое как пузырь, с кучей вмятин на черепе, на затылке череп проломлен, разбит как скорлупка. В деревне стояла тишина, все по домам попрятались, только у самой ветхой лачужки стояла седая высохшая плачущая старушка, она то нам и рассказала, что убили старосту и его дочку его же односельчане, дескать лучше б дочку его обесчестили, больно дорого сейчас честь девичья стоит, слишком просто он отдал плоды их трудов. После всей этой истории, у нас отпало желание им помогать, сколько лбов в деревне, неужели с голоду помрут, тут дичи в лесах видимо невидимо, это не люди, это звери, рис мы в итоге с собой забрали, нам пригодится, и тем кто его больше заслуживает. – … Едва сдерживая слезы, Кэтсу закончил рассказ.