За долгие годы старичок поседел, сморщился, скорчился. Он стал похож на маленького бездомного котёнка, который замёрз в зимнем парке в окружении пустых скамеек, заваленных опустошёнными бутылками, пачками от сигарет и фантиками человеческой безалаберности. Воистину переполнены все урны и свалки сего мира людской безответственностью!
И вот, отыскал старик Камень Истины. Ничем внешне камень не выделялся, как и то, что его окружало. Истина действительно всегда где-то рядом, перед нами, но мы просто не замечаем её. Или не хотим замечать, чтобы целее быть. Возможно даже, нам только кажется, что она нам нужна. А если и нужна, то вряд ли как искомое, скорей как ископаемое.
Найдя камень, дедушка почувствовал, как с его шеи и души пал другой. Камень обрёл землю, дед обрёл свободу, но не знал, что с ней делать. Поэтому он довольно длительное время стоял и просто дышал полной грудью, будто в последний раз перед прыжком в бассейн бесконечности. Осталось только спросить. И всё покончено с книгой размером в жизнь… Да начнётся же вечность…
Маленький несчастный старичок подполз к камню, заботливо протёр его от пыли платочком в клеточку, обнял этот холодный и бесчувственный валун, поцеловал и что-то прошептал серому, местами заросшему мхом, гладкому кусочку горной плоти.
Камень молчал. Старик вторил ему. Камень оставался равнодушным. Дедушка не сдавался. Он повторял, пока его голос не начал хрипеть, а слова не стали вылетать вместе с кашлем. Он был уверен, что это тот камень. Именно тот! Никак иначе! Он не мог ошибиться. Вся его жизнь не могла быть ошибкой! Солёные капли внутренней непогоды и негодования заблудились в морщинистых лабиринтах щёк старика. Одна всё же выбралась и сверкнула на блестящей полости камня. На месте слезы появилась трещина, а после, эта трещина зашевелилась подобно рту:
– Сквозь бесконечное число фигур и созвездий, что снизу еле заметно виднеются, обречён я жить на зелёной увядающей планете, наблюдать и влюбляться в покрывающий меня мох, сменяющийся снегом, льдом, а после грязью и снова мхом, – произнёс камень голосом, подобным раскатам грома в весеннее утро.
Дед ахнул и снова повторил свой вопрос. Тот самый, который мучил его всю жизнь, тот самый, ради которого люди теряют свободу, устраивают войны, умирают. Вопрос, которым задавались все. Вопрос, который назревал ещё среди волосатых обезьян, собравшихся вокруг первого огня; который никогда не покидал человеческий род и вряд ли когда-то его покинет. Так уж повелось: стоит какому-нибудь виду задать его, будет он, как злой рок преследовать этот вид до полного исчезновения.