Мимо нас протолкались трое в кольчугах и зеленых накидках-надоспешниках. Во все горло проклиная толпу, они спешили на север, к обломившемуся пролету. На бедре у каждого висел короткий меч, но мужчины не спешили их обнажать, прокладывая дорогу тяжелыми дубинками.
– Зеленые рубашки, – буркнула я. – Как всегда, опаздывают.
– Городская стража? – уточнила Эла, прищурившись.
Я кивнула.
– То-то я вижу, знакомая форма, – заметила она. – В прошлый раз, как была в этих местах, я двух таких отдала богу.
Еще с десяток потных бранящихся стражников двигались за передовыми: дорожные станции зеленых рубашек были расставлены на переправе через каждые десять миль, а патрули прохаживались по всей ее длине. Грозной силой их не назовешь: после аннурского вторжения двухсотлетней давности орден, почитай, выпотрошили, и все равно у меня при виде их поджались мышцы живота. Говорят, всякий ребенок однажды становится взрослым, но это не совсем так. Ребенок не исчезает совсем. Во мне жила прежняя девчонка, чумазая запрудная крыса, шарившая по самым вонючим протокам Домбанга и сжимавшаяся в комок при виде этих рослых мужчин – мужчин, которых я теперь умела на сто разных ладов отдать богу. И я невольно ускоряла шаг, отводила глаза, особенно остро ощущая перед ними свою наготу.
– Пожалуй, мне есть что им сказать, – произнесла Эла, поразмыслив. – Не хочу никого судить, но должен же кто-то время от времени проверять состояние переправы. Убеждаться, что она не провалится.
– Они и проверяют, – сказала я. – Проверкой опор занято целое отделение зеленых рубашек.
– Не сказать чтобы они хорошо справлялись, – оглянулся на нас Коссал.
– На всю длину у них людей не хватает.
– Много ли нужно, чтобы заметить подгнившее дерево?
– Тут не гниль, диверсия, – мотнула я головой.
– Диверсия? – подняла бровь Эла. – Восхитительно. Сгнившие сваи, по мне, скучноваты.
– А как тебе мятеж?
– Еще увлекательней, – пожала она плечами.
– Они все не унимаются? – хмуро спросил Коссал. – Сколько лет прошло с аннурского завоевания, двести?
– Чуть больше.
– Казалось бы, достаточно, чтобы местные мракобесы признали свое поражение.
Я взглянула ему в глаза:
– А тебе бы сколько времени понадобилось?
– На что?
– Чтобы отказаться от своего бога.
Он не отвел глаз:
– Я откажусь от Ананшаэля не раньше, чем живое перестанет умирать.