Тот момент, когда руки, эти огромные сильные руки, более похожие на наковальни с легкостью одного поворота ручки выскакивали из суставов, причиняя видимо сильнейшую боль, были сравни хрупкости крыльев бабочки, порхающей в летние месяце и умирающие от одного лишь несильного прикосновения к крыльям, сравнимы с хрупкостью мыльного пузыря, такого цельного внешне и хрупкого по натуре. Вот и этот огромный и сильный мужлан, который казалось одним своим кулаком мог уложить с десяток мужиков, сейчас походил на фарфоровую статуэтку, большую и красневшую поочередно, в зависимости от того как сильно я натягивал ему ремни. Глаза, меня поразили его глаза, сначала я увидел в них испуг, такой животный или даже детский, и даже слеза прокатилась по этому красному словно топором вытесанному лицу. Потом они умоляюще впились в меня, взывая о помощи и сострадании и, поняв видимо, что и данной эмоции они у меня явно не вызовут, я увидел в них гнев. Желание убить, уничтожить, и, надо сказать, меня это только подстегнуло. Я, как неистовый стал все сильнее и сильнее крутить ручку аппарата, с удовольствием рассматривая как вздуваются жилы на его лице, как бордовая кожа бледнеет и сам подопечный в предобморочном состоянии становится похожей на белый лист, после чего он потерял сознание окончательно. Решив выждать, пока этот лицемер не прейдет в себя, я поднялся наверх, чтоб испить вечернего чаю и повидаться с супружницей, я захлопнул дверь и поспешил уйти.