– А что, если тебе нужно украсть у кого-то инструмент для того, чтобы перевести стрелку? И, допустим, по каким-то причинам ты никогда не сможешь вернуть его владельцу? Ты и тогда предпочтешь не совершать преступления против свободы этого человека, и лучше позволишь пятерым погибнуть? – это был тот же самый голос, и на этот раз в нем прозвучала откровенно издевательская интонация.
– Разумеется, нет, – сухо ответил юноша. – То преступление, о котором ты говоришь – это преступление против собственности, и оно абсолютно несоразмерно тому преступлению, которое мы хотим предотвратить. И, конечно же, это не математика, и здесь нет и не может быть никакой формулы, которая позволила бы точно определить эту несоразмерность – и потому человек, принимающий решение, должен руководствоваться здравым смыслом.
– Друзья, я думаю, на этом мы можем на сегодня закончить, – в очередной раз перебив спорщиков, примирительно обратился ко всем профессор, подводя итог всему разговору. – Но, учитывая ваш интерес к теме, я бы выделил на нее десять-пятнадцать минут на следующей неделе – возможно, мы могли бы даже устроить что-то вроде небольших дебатов…
Эта лекция была последней, и после того, как Лассманн попрощался с ними и покинул аудиторию, она наполнилась привычным для окончания учебного дня оживленным гулом.
Хмурый молодой человек, который рассказывал историю про двух корабельных офицеров, задержался в дверях, явно дожидаясь кого-то. Через несколько минут к нему подошла привлекательная рыжеволосая девушка; она улыбнулась ему – пожалуй, несколько натянуто – и они вышли из аудитории вместе.
– Откуда такие энциклопедические познания о «Титанике»? – спросила она, когда они спускались по боковой лестнице на первый этаж.
– Читал как-то книгу о нем. Это была документалистика, но она написана, как очень хорошая художественная повесть. Если хочешь, принесу тебе.
– Нет, спасибо, Ян. Мне трудно понять, что может быть интересного в истории о том, как тонул корабль.
– Это история о людях, – искренне удивившись, ответил Ян.
Девушка только пожала плечами. Какое-то время они молча шли рядом; в конце концов, тяжело вздохнув, он спросил ее:
– Ты любишь джаз?
– Я терпеть не могу джаз и ненавижу бесконечно объяснять одно и то же. Я хорошо к тебе отношусь, ты это знаешь – но никуда с тобой не пойду.