– Снилось, тятенька, какая-то неразбериха и суета одна, но, когда я проснулась, благодаря такому ласковому солнышку, настроение сразу стало великолепным.
– Ну и на том хорошо, – облегченно вздохнул Иван Гаврилыч и, обняв за плечо Аню, повел ее на террасу, – ты же не против опять позавтракать на улице? Там такая погода чудная. Не хочется упускать момент.
– Конечно же, не против, – сказала Анна и широко улыбнулась. В ответ отец прижал ее еще сильнее, и так они и вышли на террасу.
Выйдя на улицу, они остановись, чтобы полюбоваться видом. Все существовало как будто само по себе, и деревья росли так свободно, словно их никто не сажал, и хозяйственные постройки, сами выросли как грибы из ниоткуда, и люди, занимающиеся дворовыми работами, сами знали, куда им идти и что им делать. Но при этом во всем чувствовалась хозяйская волевая рука, которая была и указом, и помощью, и защитой.
– Барин, чего двери загородил, подносы сам хочешь таскать? – Вдруг прервала Марья Петровна Анины размышления о хозяйстве. Так с барином можно было разговаривать только ей.
– Прости, прости, хозяюшка, не подумал я, – стал оправдываться Иван Гаврилыч перед своей крестьянкой, будто нашаливший малец перед матерью. Марья Петровна в этот момент хладнокровно прошла до стола и поставила тяжелый поднос. Обернувшись и утерев лоб рукавом, она с открытой и нежной улыбкой ответила:
– Бог простит, Иван Гаврилыч. Все, можете садиться за стол, а я пока чай заварю из молодых трав, которые девушки вчера собрали, – сказав это, она пошла в дом, приложив руку тыльной стороной к пояснице. Это было ее обычное положение руки при ходьбе с пустыми руками.
Марья Петровна столько времени проводила на кухне, что придумала целую систему, как отдохнуть, не отдыхая. Если что-то взбивала венчиком в миске, она прикладывала локоть на стоящий рядом со столом шкаф и укладывала туда голову, резала все только сидя за столом, положив при этом ноги на маленький, стоящий под столом, табурет. В храме все знали, что левый угол проема в притвор занимать нельзя, там стоит Марья Петровна. Она прислонялась к углу спиной, подложив под поясницу руки, а иногда даже, когда совсем была уставшая, клала голову на этот угол и так молилась.
Марья Петровна была на особом счету у Ивана Гаврилыча, потому что после смерти Татьяны Семеновны, матери Анны, она помогала ему во всем, что касалось воспитания дочери.