Инга вылезла и рухнула на большой плоский камень. Я легла рядом. Отдышались.
Сестра повеселела. Сказала:
– Кажется, мы живы.
Потом принялась рассматривать мокрые пряди.
Я ответила:
– Назад пойдем по мостику. Хватит такого плавания.
Мои волосы чуточку намокли тоже. Я вытащила заколку и распустила их. Самые кончики мокрые – не беда. А вот с Ингой нужно было что-то срочно делать, мы не могли сидеть и ждать, пока она высохнет. Дома наверняка спросили бы: где мы пропадали так долго?
Сестренка услышала про мостик и скривилась.
– Ой, по деревянному? Но до него полкилометра, я не пойду босиком.
– А я не поплыву. Устала, – отрезала я.
Инга принялась уговаривать:
– Мы можем немного отдохнуть. Ну, давай, Ирочка, мы же сюда доплыли – и еще раз справимся.
Мне очень не хотелось снова лезть в реку, и дело не в усталости и мокрых волосах: с передышкой я могла решиться на обратное плавание. Просто такое ощущение было… словно там, в воде, пряталась большая акула, а мы играли в «Съешь – не съешь».
Следовало проявить твердость. Я толкнула булыжник, и он скатился в воду.
– Все, Инга, хватит! Ничего не случится, если походишь босиком. Пошли к мосту.
Я вскочила и потянула ее за руку. Она засмеялась, вырвалась и бросилась в воду.
Восторженно закричала:
– О-о! Хорошо-то как!
А потом начала дразнить:
– Эй, трусиха, можешь топать пешком, я все равно доберусь до берега раньше тебя!
Я очень разозлилась. Мало того, что ее опять понесло в воду, так она даже волосы не собрала!
Мне было всего тринадцать, а в таком возрасте не очень-то прислушиваешься к внутреннему голосу, тобой руководят эмоции.
Мне следовало удержать Ингу, по крайней мере, плыть с ней. Но вместо этого я топнула ногой, мысленно пожелала сестренке всех чертей и демонстративно направилась по каменистой дорожке к мостику, стараясь не наступать на острую гальку.
Примерно в пятистах метрах от пляжа по обе стороны речки – а она там сужалась и дугой заворачивала – начинался частный сектор. И прорва берез. Я доковыляла до деревянного мостика и очутилась в тишине. Вернее, звуки были, но только природные, а голоса пляжа – этот возбужденный радостный гомон словно и не существовал. Деревья полностью загораживали отдыхающих. Слышался лишь березовый шелест, и клокотала внизу вода. От этого шелеста и бульканья пошли мурашки по телу. А вокруг – ни души.