– Нельзя, значит, нельзя, – я достала пачку сигарет и начала обратно толкать вытащенную только что сигарету.
Антонина об стенку затушила окурок.
– Вон выход, Надька, шла бы ты отсюда, пока не поздно, – Она бросила окурок по направлению к двери с надписью «Выход»
Я, закусив губу, повернулась от Антонины, и крепко вцепилась правой рукой в карман рабочей куртки, в который положила три пакетика чая и совсем крошечную коробочку рафинада.
– Пойдемте в цех, Антонина!
***
Антонина серьезно отнеслась к нашей экскурсии, застегнула на старенькой фуфайке три пуговицы, надела теплые варежки, поправила каску, вспотела мелкими крапинками, вытерла их тряпкой из кармана, и, с грубой важностью процедив сквозь зубы: «пошли, че встала-то», – вышла в цех. Я ринулась за ней. Новые рабочие боты не сгибались, тяжелая фуфайка затрудняла движения, каска давила на голову, глаза слезились от въедливого газа. Я чувствовала себя бронированной гусеницей, ползущей за пауком по собственной воле.
Громадный производственный цех оглушал разнообразием звуков: он свистел, шипел, вопил, стучал, захлебываясь вечным гулом. Он тоскливо похрипывал, выплевывая протяжный скрежет. И не умолкал. Потом оказалось, что никогда.
Все помещение цеха разделялось этажами–отметками, – так же, как в многоэтажном доме. Отличие было лишь в том, что в цехе каждой отметке соответствовало специальное отделение, определенный участок – один или несколько подобных, исполняющих свою конкретную функцию.
Плавильный участок – фундамент, по словам Антонины, всего производственного цеха – бетонным катком расположился на отметке «четыре с половиной». Участок вмещал в себя рудовосстановительные печи и не только печи: маленькие слесарные каморки, комнатушки электриков, какие-то другие неподписанные комнатки глазели на меня темными дверными проемами. На этой же отметке располагалось и помещение для сменно-встречных собраний. Только оно находилось подальше от печей – у входа в цех, поэтому невыносимая жара не сразу падала на каску, а постепенно заползала под нее как змея, давящая своими объятьями.
Рудовосстановительная печь походила на огромную походную кастрюлю, подвешенную над пылающим костром. Даже не кастрюлю, а полностью железный, мощный, орущий и ужасающий казан размером с огнеметный танк. Картинка с телевизионного экрана ожила – Т-34 полыхал мне навстречу.