Пожав плечами, Пумо поднялся по ступенькам на возвышение. Чековые книжки – его личная и «Сайгона» – лежали на столе, но чуть сдвинутые. А рядом с ними – «пропавший» «Вестник», раскрытый на фотографии в полстраницы полковника Эмиля Элленбогена, уходящего в отставку с какого-то второстепенного поста в Арканзасе, куда Железного Дровосека отправили после его неудачной службы во Вьетнаме.
– А нет, эта сучка просто перетащила его сюда, на стол, – сообщил он Мэгги, которая стояла посередине гостиной, обхватив себя руками.
– И на столе все как было, ничего не пропало?
– Не знаю. Как-будто чего-то не хватает, не могу понять, чего именно.
Он вновь прошелся по захламленному столу внимательным взглядом. Чековые книжки. Телефон. Автоответчик с мигающим индикатором нового сообщения. Пумо нажал клавишу перемотки, затем – воспроизведения. Прослушал тишину. Быть может, она звонила проверить, дома ли он? Чем дольше Тина смотрел на столешницу, тем больше убеждался, что чего-то не хватает, и это «что-то» никак не привязывалось к конкретному предмету. Рядом с автоответчиком лежала книга под названием «Вьетнам», которая совершенно точно уже много месяцев покоилась на одном из журнальных столиков: читать ее он бросил на середине, но держал там, из суеверия: признаться себе в том, что никогда не закончит ее, означало пустить на порог неудачу.
Дракула взяла «Вестник» и «Вьетнам», положила их на стол, просмотрев между делом его чековые книжки. «Ее длинные сильные пальцы касались каждого предмета на столе», – подумал Пумо. Его снова прошиб пот и на секунду замутило.
Посреди ночи Тина проснулся с колотящимся сердцем. Безумно страшный сон таял, отступая в темноту спальни.
Он повернул голову и увидел, что Мэгги спит: голова на подушке, в темноте он с трудом различал ее лицо. О, как он любил смотреть на спящую Мэгги Ла. Без мимики черты лица девушки казались безличными и очень-очень китайскими.
Он вновь вытянулся рядом с Мэгги и легонько коснулся ее руки. Что сейчас поделывают они, его друзья? Мысленно он представил их шагающими по широкому тротуару, держащими друг друга под руки. Тим Андерхилл не может быть Коко, и они поймут это сразу, как только отыщут его. Следом как-то само собой подоспело понимание: если Коко не Андерхилл, значит, это кто-то другой – тот, кто хищно кружит над ними, сужая круги, как та пуля с его именем все кружит и кружит над миром, не падая и не теряя силы.