– Если говорить начистоту, друг мой, – втолковывал Рупрехт своему спутнику, пока конь под ним нетерпеливо переминался с ноги на ногу, всхрапывая и выпуская из ноздрей облачка белого пара, – я готов побиться об заклад, что не пройдет и пары лет, как эта соплячка последует примеру своей матушки. Известно ведь, что всякая ведьма передает мастерство дочерям… Но я подожду. Терпение – вот главная добродетель мудрого человека.
Кристоф Вагнер, человек ни в коем случае не добродетельный, не приходился Рупрехту ни другом, ни приятелем. В это декабрьское утро у него было плохое настроение, но не только по причине раннего подъема, пропущенного завтрака и холода, от которого не спасал даже подбитый мехом плащ. Просто, так же как смерть Эльзы символизировала торжество Рупрехта Зильберрада, для Кристофа Вагнера она означала его полное бессилие. Хотя знали об этом, по счастью, лишь он сам да его черный конь.
* * *
Кристоф Вагнер терпеть не мог тюрьмы. По этим зловонным каменным клеткам бегали такие жирные крысы, что их хватило бы на несколько сытных ужинов – если бы у заключенных, конечно, нашлось довольно проворства и смелости, чтобы изловить грызунов размером с кошку. Смирившись с тем, что сапоги безвозвратно испорчены сточными водами, Кристоф вышагивал меж промерзших камер, а следом за ним бежал громадный черный пес. Любой, кто видел эту тварь, выложил бы кругленькую сумму, дабы узнать, что за псарня поставляет таких зверюг. Кристоф на все вопросы отвечал, что так удачно ощенилась сука его сердечного друга из Нюрнберга, по нраву сатана во плоти. Но вот горе, спустя месяц собаку задрал дикий кабан во время охоты, так что больше таких щенков не сыскать.
Когда не было нужды притворяться, хозяин говорил с псом открыто. Он величал его Ауэрханом, а иногда – шелудивым ничтожеством, в зависимости от настроения. Но в этот день Кристоф Вагнер был неразговорчив. Они с Ауэрханом остановились у двери с тяжелым засовом. Перед тем как войти, Кристоф заложил руки за спину и нахмурил брови – выражение, которое придавало его слащавому лицу больше жеманности, чем задумчивости. Он покачался на пятках и бросил на пса недовольный взгляд.
– Вот, друг мой, мы и здесь.
Пес ответил ему широким зубастым зевком.
– Я слыхал, что в Нюрнберге заключенные перед казнью могут истребовать любое лакомство, а надзиратель с супругой садятся рядом и любуются, как бедный грешник в последний раз в своей никчемной жизни набивает пузо. Как думаешь, чего попросила наша пташка?